Прошло всего несколько недель со дня нашего знакомства, а нам уже стало казаться, что мы давние друзья. У нас было много общего, хотя душу мы друг другу не изливали.
Разговор часто заходил об уголовных делах, раскрытых а нераскрытых. Говорили обо всем, о чем могут говорить люди с тридцатилетней разницей в возрасте.
Иногда я замечал, что он становится как-то по-особенному серьезным, а однажды он спросил:
— А когда же, собственно, вы родились, Веум?
— В 1942 году, — ответил я.
— Значит, войну совсем не помните?
— Не очень-то.
Он долго сидел молча, глядя перед собой. В другой раз он спросил:
— Послушайте, Веум. Название «Павлин» ни о чем вам не говорит?
Я медленно покачал головой. Он продолжал:
— Фабрика красителей «Павлин». Она находилась на Фьесангервеен. В, 1953 году там произошел сильный взрыв. Вся фабрика сгорела, было много жертв.
— Авария?
Он мрачно кивнул.
— Считается, что так. Я занимался расследованием. Трудное это было дело.
Позднее в тот же самый вечер он неожиданно произнес:
— Бывают такие дела, которые как-то особенно задевают тебя. Они врезаются в память и не дают тебе покоя. — Он ударил по столу газетой. — Никогда не дают покоя.
Во время разговора в его глазах то и дело загорался огонек, некий намек на шутливую интонацию, он как бы хотел сказать, что, если мы и сидим здесь и рассуждаем о трагических вещах, то все же это, Веум, история, это уже история! А когда огонек в его глазах угасал и он становился совершенно серьезным, я начинал понимать, что события эти еще не стали историей, что они живы, во всяком случае, для него. Он как будто хотел рассказать о чем-то важном, но никак не решаясь совершить этот прыжок.
— Призрак — это имя говорит вам о чем-нибудь, Веум?
Я покачал головой.
— Призрак?
— Так его называли во время войны.
— Послушайте… А к «Павлину» это имеет какое-то отношение?
Его взгляд стал мрачен и непроницаем, он ничего не ответил. Тут же перевел разговор на другое.
В тот майский день он казался особенно беспокойным. Пил больше обычного, а у меня не было желания поспевать за ним. Он очень нервничал, когда заговорил о пожаре, и хотя, конечно, у него были все основания взволнованно рассказывать о тогдашних событиях, это все же показалось мне необычным.
— Ох, Веум, я уже чувствую себя стариком, — неожиданно произнес он.
— У всех, нас бывают дни, когда…
— Я многого не успел сделать. А времени не остается.
— Ну у вас еще многое впереди. Человек вы сильный и крепкий.
— Но годы идут, Веум, а волк все продолжает свою охоту.
— Волк?
— Время, Веум. Время рыщет по улицам и скалит на тебя губы. Оно пытается укусить тебя, а в один прекрасный день схватит за горло. И будет все кончено. Останется лишь одна строчка протокола.