«Ксениад» основали жалкие неудачники, которых погнали взашей из всех приличных лондонских клубов. Они решили учредить собственное заведение, куда может беспрепятственно вступить каждый. Вообразите эту компанию: торговцы с грязными ногтями, одержимые и чудики всех мастей, неотёсанные провинциалы и даже иностранцы. Мало того, в клубе поощрялись «жаркие дебаты». В общем зале царил такой гвалт, какого я не слыхивал… даже в тюрьме Синг-Синг во время бунта (тогда убили двенадцать заключённых и троих караульных), даже в зрительном зале Парижской оперы (тогда во время исполнения арии с драгоценностями на слушателей рухнула хрустальная люстра — могло ли быть иначе?).
Будь мне свойственна склонность к размышлениям, я бы прибегнул к дедукции. В «Ксениад» принимают мерзавцев настолько отъявленных, что их не берут в другие клубы. Полковник Мориарти в нём состоит. Полковник! Что же это за полковник, который не может вступить даже в Клуб армии и флота? Ведь тот открыт для любого офицера (взносы полностью или частично). На собственном опыте могу сказать: выше полковника вы не подниметесь, если начальству станет известно о вашей дурости и подлости, и это знание перевесило значимость орденов и наград. Так вот, любой вояка, дослужившийся до полковника, может вступить хотя бы в «Горностаев и хорьков».
Но нет, полковник Джеймс состоял в «Ксениаде».
Спасибо хоть знакомство произошло не в их Шумном зале. Нас препроводили в заброшенный, продуваемый сквозняком флигель, который, насколько я понял, звался Холодным залом.
Профессор обмолвился, что брат ещё не в отставке, но не уточнил, в каком именно полку тот служит. Я (непонятно почему) вообразил более молодую, статную и загорелую версию знакомого мне Мориарти. Волосы погуще, грозные усы, мундир, воинственное рвение. Возможно, полковник измышляет сокрушительные упреждающие удары по противнику (я твёрдо верю: всегда лучше нанести такой удар первым) с тем же безжалостным хитроумием, что и мой работодатель — преступления.
Но брат профессора оказался сутулым, с желтоватым лицом и впалой грудью. Одет он был словно захудалый чиновник, который давно оставил всякие надежды на повышение. К тому же мучился от нескончаемой простуды и, видимо, регулярно и безуспешно пользовался разного рода припарками и компрессами. Его жалкие усы напоминали трёхдневную щетину, по случайности избежавшую бритвы. Полковник родился на семь лет позже профессора, а вид у него был — в гроб краше кладут.
С первого взгляда я понял: нога Джеймса Мориарти никогда не ступала на поле брани. На вопрос о месте службы он буркнул нечто вроде: «Снабжение». Вероятно, не солдат, а тыловая крыса — занимается доставкой сапог, мясных консервов и тех самых пропитанных коровьим жиром бумажных гильз, из-за которых происходят индийские восстания. Как обычно, я поспешил с выводами. И не в последний раз. Хотелось бы сказать, что с того времени я поумнел, но увы.