Она резко встала, поднесла руку к губам и посмотрела на Сатурнина.
— Боже мой! А если это был не Эжен?
— Почему вы так говорите? — быстро спросил комиссар.
Она снова опустилась на стул.
— Я не знаю… Его голос показался мне странным. Он мне сказал, что у него насморк. Телефон часто искажает голоса, но я помню, что у меня сразу же создалось впечатление, что у него какой-то странный голос.
— Какой это был день? Когда он вам позвонил?
— В субботу вечером… поздно… Я собиралась ложиться спать. Мне пришлось накинуть шаль, чтобы спуститься к телефону… Я отлично помню. Мне хотелось спать, но я подумала, что его голос какой-то странный. Наверное потому, что я наполовину спала.
Внезапно она встала. Выражение ее лица изменилось.
— Что все это означает, месье? Хитрость? Вы считаете, что Эжена заставили позвонить мне, чтобы успокоить меня и помешать пойти к вам, после того, как я прочитаю газеты. Или…
Она замолчала и прикусила губу.
— Или кто-то просто подделал голос Эжена?
Наблюдая за ней, Сатурнин видел по ее лицу, что она обеспокоена и волнуется за Видмера.
— Это очень возможно. Мы допускаем, что был заговор против Видмера и что его похитили.
— Похитили? Чтобы получить за него выкуп?
— Чтобы забрать у него драгоценности и деньги, которые были при нем. Не знаете ли вы, не арендовал ли он в банке сейф? Может быть под чужим именем?
Она жестом ответила, что ничего не знает, на глазах у нее стояли слезы.
— Это ужасно! — проговорила она. — Бедный Эжен! Он не смог вынести дурного обращения.
Она замолчала и прошла в другой конец комнаты.
— Я дам вам письма, месье. Может быть, ему угрожает серьезная опасность, а письма помогут вам что-нибудь прояснить.
Она открыла крышку секретера и, вернувшись с большим конвертом, в котором лежало несколько писем, сказала просто:
— Я доверяю их вам.
Он поблагодарил и быстро просмотрел их. Она не спускала с него глаз. Все письма были лаконичными и вне всякого сомнения написаны Видмером. Датированные летом или зимой все они отличались чистосердечием. В одном из писем, более пространном, Видмер сетовал о том, что она отказывалась от его предложения создать ей капитал. Он писал:
«Я говорил вам не о большой сумме. Для меня она незначительна. Но в нынешних обстоятельствах я содрогаюсь при мысли, что экономическая революция может ввергнуть вас в нищету. Не упрямьтесь, Урсула, я вас умоляю! Разрешите мне закрепить за вами по крайней мере пятьсот тысяч франков в драгоценностях или в движимости. Как я вам часто говорил, у моей жены и ее сына есть все возможности для роскошной жизни».