//- «ТИРАН-КУМИР РОДИЛСЯ!» — //
Как на месте Сталина в водовороте кровавых событий революции было не попытаться «выплеснуться втихую правительственную заводь»? Что он и делал — методично и упрямо. Одержимость, крепнущая воля к власти постепенно парализовали капли человечности в его сердце. Об этом можно судить из беседы Сталина с Серебряковым, когда на вопрос об удачном дне Иосиф Виссарионович с циничностью восточного деспота отвечает: «Для меня это тот день, когда у меня возникает остроумный замысел виртуозной мести врагу, мне удается блестяще довести его до конца, прийти домой и спокойно уснуть». И он, не сомневайтесь, будет спокойно спать, когда во время репрессий полетят головы его оппонентов по партии справа и слева.
Будучи сдержанным, скрытным и расчетливым, Сталин «никогда не наносил удар сам, он действовал через других. Каменева и Зиновьева он сделал орудием борьбы против Троцкого, и, когда они стали настойчиво требовать исключения Троцкого из партии, Сталин умело создал видимость недовольства и сдержанного несогласия с их предложением». С этим тактическим ходом Сталина согласны Буллок и наши отечественные исследователи. Еще примечательный момент: он часто упирал на принципы «коллективного руководства», лично не беря на себя ответственность за важные действия в партии и государстве. Всегда в его окружении находился «горластый петушок», который, исподволь уловив намек вождя, начинал на заседаниях усердно развивать эту мысль. А Сталин с задумчивым видом кивал, додумывал, корректировал. В итоге — голосовали все.
Буллок четко подметил: «Интриги, с помощью которых за шесть лет Сталин смог уничтожить как соперников, так и оппозицию — это точный слепок с политики Макиавелли. Подобно Гитлеру, Сталин обладал точным чувством момента и такой же развитой интуицией, позволяющей ему определить сильные и слабые стороны противника». Как тут не вспомнить характеристику метафилософа Д. Андреева о высоких мистических способностях Сталина. А интуиция ведь — одна из важнейших составляющих особенностей мистической натуры.
Он добился своего только в 1929 году на «съезде победителей», когда впервые открыто прозвучала мысль о руководящей роли Сталина в партии, но сам он этого никогда не говорил. Ему было достаточно общественного признания. По сравнению с Гитлером, ему, как выдвигающемуся кумиру нации, было легче: сама структура партии создала условия для малых, относительно немногочисленных выступлений в залах. Это было на руку косноязычному, медлительному Сталину, не обладающему пылким даром оратора. С партийной вершины миллионными тиражами его «вещие слова» доносились прессой до самой глухой деревни. И чем меньше появлялся он перед народом — тем более реликтовым и недосягаемым вождем он казался нации. Экстаз, в который приходила Красная площадь, приветствуя его появление на Мавзолее, как две капли воды походил нату истерию, которая охватывала германский народ, когда Гитлер проезжал через толпы в открытом автомобиле. Во внешности Сталина перед публикой не чувствовалось никакого магнетизма — играло роль волнение толпы от редкого лицезрения чрезвычайно занятого вождя. А вождь продолжал дело, завещанное ему картавым гением революции. Расправа над непокорными и подозрительными элементами продолжалась. Многие надеялись отсидеться, спрятаться, пережить этот невероятный Содом. Но существовали еще на Руси единицы духовидцев, которые за первой кровью гражданской войны прозревали неисчислимые бедствия, что в скором времени придется перенести народу.