— Ничего не поделаешь, надо рвать, Взрывчатка у тебя есть, сапер?
— Немного, на все не хватит, — ответил Занин. Он стоял с расстегнутым воротом гимнастерки, потемневшей на спине от пота. Николай чуть не на голову был выше майора.
— Тогда будем жечь. Бензин в машине. — Начпрод кивнул на полуторку, стоявшую невдалеке. Под ее короткой тенью на корточках сидел водитель, изнемогая от зноя. Он поднялся и вместе с саперами принялся носить трофейные канистры с бензином.
Николая Занина начпрод перехватил где то на дороге, вероятно километрах в двадцати от Семи Колодезей, и убедил свернуть к складам. Как и в финскую кампанию, Занин командовал отдельным саперным батальоном. Война застала его на юге, он попал в Приморскую армию, зимой форсировал пролив, а теперь снова отступал на Керчь, еще не представляя себе до конца последствий разразившейся военной катастрофы. Николай так и не знал фамилии «узкоколейного» майора, как шутливо называл интендантских работников. Начпрод сначала что-то приказывал, требовал, ссылался на какой-то строжайший приказ Военного Совета оказывать ему, начальнику продотдела, всяческое содействие. Под конец майор взмолился и начал уговаривать Занина; если саперы не помогут, головной склад попадет к немцам. Это убедило больше любых угроз.
Саперные роты были разбросаны по дорогам, и капитан Занин не знал как следует, где они сейчас находятся. При штабе оставался один только взвод, и Николай вместе с ним повернул на Семь Колодезей.
Один штабель взорвали, и сухари брызгами рассыпались по степи. Остальные пришлось жечь. Николай не представлял, что сухари могут так жарко гореть — как угли. В воздухе стояла горечь жженого хлеба, и ему напомнило это раннее детство. По субботам мать пекла хлебы, а потом обязательно, угорев, повязывала голову сырым полотенцем. Здесь, в степи, саперы тоже угорели от хлебной гари. Голова будто раскалывалась на части, когда под вечер наконец тронулись дальше.
В быстро надвигающихся сумерках было видно, как догорают армейские склады. Но теперь штабеля сухарей не походили на скирды — издали это казалось обыкновенным пожарищем.
Прошло не больше недели, и капитан Занин в голодном воображении отчетливо представлял себе горы ржаных сухарей, догоравших в открытой степи. Со своим недюжинным здоровьем Николай особенно мучительно переживал приступы голода Теперь каждый из гарнизона Аджи-мушкайских каменоломен получал в сутки один сухарь. Даже и это было бы терпимо, но сухарь не лез в глотку. Хотя бы один глоток влаги, чтобы смочить пересохший рот. Но воды не было. Только раненым, как микстуру, выдавали по столовой ложке на человека, а потом стали давать через день…