Тюо доказывал, что памфлеты, финансируемые Ришелье, ясно указывают на секуляризацию французской политической мысли. Религиозные обоснования политических акций все больше отходили на задний план, по сравнению с обоснованиями посредством упоминания национальных интересов или государственных соображений. В то время как памфлетисты все еще не видели во Франции светское государство, они отделяли государственные интересы и религию более четко, чем когда-либо прежде.
В. Ф. Черч не согласен с этим мнением. На его взгляд, Ришелье был весьма далек от того, чтобы быть политиком макиавеллиевского типа. Религиозный характер французского государства слишком глубоко укоренился, чтобы такое стало возможным. Острая политическая необходимость могла заставить Ришелье прибегнуть к макиавеллневским методам, но, утверждал Черч, «его основополагающие идеалы и цели были совершенно удалены от идеалов, и целей хитрой флорентийки».
После «Дня Одураченных» у Ришелье появилась возможность создать куда более эффективную пропагандистскую машину, чем это было позволено сделать прежде. Он возложил на себя роль «учителя французского народа», окружив свою особу группой послушных писателей. Среди них были Буаробер, Поль дю Шастеле и Жан Шаплен. Прослужив некоторое время (адвокатом) в Руанском парламенте: Буаробер сделался придворным поэтом и кем-то вроде литературного агента кардинала. Ему принадлежала выдающаяся роль в создании Французской академии. Дю Шастеле также был экс-парламентарием. Ришелье постоянно пользовался его услугами, когда ему было нужно ответить своим критикам, и тоже был одним из основателей Академии. Шаплен пришел на сцену Малербу в качестве официального поэта. Он любил подчеркивать свою преданность Ришелье, называя его «этот божественный человек». После 1630 года группа писателей, работавших на Ришелье, в какой-то степени оформилась с основанием Французской академии.
Несмотря на то, что создание Академии бесспорно было задумано для того, чтобы повысить умственный и художественный престиж Франции, оно имело также и политический подтекст. По свидетельству Шаплена, Ришелье был убежден, что лишь его известные слуги должны быть членами Академии. Некоторым он поручал править его речи, другим — проверять теологические сочинения, третьи — писали памфлеты в его защиту. Подобное использование Академии встречало критику в обществе, а парламент выразил свою обеспокоенность по этому поводу, отложив регистрацию патента о ее учреждении. Правительство отрицало, что, учреждая Академию, оно имело в виду какие-то политические arriere-pensee (дивиденды), но общество осталось скептически настроено относительно этих утверждений. Было широко распространено мнение о том, что академики получают плату за поддержку действий кардинала. Самым ранним критиком политической роли Академии был Матье де Морг: «Воистину, — писал он, — я никогда не видел человека более несчастливого в его панегириках, чем Его Высокопреосвященство, которого никогда не уважал ни один честный человек и не хвалил ни один способный и знающий писатель. Он признавал свою бедность в этом отношении и, чтобы справиться с ней, учредил школу, или скорее птичник Сапфо, Академию… Там собралось великое множество нищих, научившихся сочинять фальшивки, маскировать отвратительные поступки и изготовлять бальзамы, чтобы утишить боль от ран, нанесенных обществу и кардиналу. Он сулит продвижение по службе и раздает мелкие подачки этому сброду, который искажает истину из-за куска хлеба».