«Божественная Аннхен!
Видишь ли ты, чувствуешь ли, созерцаешь ли, как твой Амандус лежит на траве, обвеянный ароматом апельсиновых цветов и погруженный в сладкие думы любви и раздумья? Розы, гвоздики, нарциссы и тимиан с фиалками свиваются около него чудным венцом, и все эти цветы не что иное, как мысли о тебе, моя Аннхен! Я чувствую, что должен покинуть презренную прозу! Слушай! слушай, как я умею любить и выражать мою любовь сонетами!
О радости любви, зефиры, вейтесь!
О сердце, полно биться и молчи!
О небеса! светил своих лучи
Вы в сердце нам с слезами вместе лейте!
Желаний всех оковы вы разбейте!
Любовь растет из горького зерна!
Вперед, вперед и явится страна,
Где радости стаканом полным пейте.
Так водопад стремительно несется,
Кто храбр и смел, тот кинется туда
В его струях найти себе награду.
Уже вдали звук счастья раздается,
Кто верен был, тому дано всегда
Обресть любви роскошную рассаду!
Желаю, о Аннхен, чтобы во время чтения этого сонета ты прониклась таким же священным восторгом, какой ощущал я, когда занят был его сочинением, а затем торжественно, вдохновенно прочел вслух сам себе! Думай, божественное дитя, думай чаще об обожающем тебя Амандусе фон Небельштерне!
P.S. Не забудь, дивное существо, когда будешь мне отвечать, прислать фунта два-три виргинского табаку, что растет в твоем огороде. Он очень ароматен и горит лучше порто-рико, какой обыкновенно курят здешние студенты, когда отправляются в пивную».
Фрейлейн Аннхен, прочтя письмо, поцеловала его несчетное число раз, приговаривая:
— Господи! Как он хорошо пишет! А милые стишки! Что за прелесть! Зачем, право, я такая глупая, что не умею сочинять точно так же. Но что делать! Видно это дается одним студентам! Я только не поняла хорошо, что он хотел выразить под рассадой? Впрочем, верно, голубчик подразумевал английскую морковь или рапунтику!
В тот же день Аннхен старательно упаковывала табак и, побежав к школьному учителю, снесла ему дюжину отличных гусиных перьев, прося их для нее очинить. Она непременно хотела в тот же день отвечать на драгоценное письмо. Ей вообще было так весело на душе, и она так громко смеялась, сама не зная чему, бегая после обеда в своем огороде, что даже не слыхала, как какой-то тоненький голосок кричал ей из-под земли: «Тащи меня!.. тащи!.. я созрел!.. созрел!.. созрел!» Но, как сказано, фрейлейн Аннхен не обратила на это никакого внимания.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой описывается первое странное приключение и много других интересных вещей, без которых не могла быть сочинена настоящая сказка
Однажды господин Дапсуль фон Цабельтау сошел в полдень по обыкновению со своей башни и отправился вместе со своей дочерью в столовую обедать. Обед их обыкновенно кончался очень скоро и проходил в полном молчании, потому что господин Дапсуль был большой враг всяких лишних разговоров. Фрейлейн Аннхен также не досаждала ему многословными речами, да сверх того, у нее не было и охоты вызывать милого папашу на разговоры, так как она знала хорошо, что он стал бы говорить какие-то странные, непонятные для нее вещи, от которых у нее порой даже начинала кружиться голова. Но в этот день, полная впечатлений от полученного письма и прелести своего огорода, фрейлейн Аннхен болтала без умолку о том и о другом, так что господин Дапсуль, выронив наконец из рук вилку и ножик, заткнул себе пальцами уши и воскликнул: