Савва Морозов: Смерть во спасение (Савеличев) - страница 51

Откровенность этой дeвoчки-присучальщицы была мила и удивительна. Немудрено, что так присушила лошадника Сережку. Он уж и на бегах‑то целый месяц не бывал. Неужто это и есть любовь, когда даже лошадей забывают?

Стыдно сказать, но Савве захотелось удрать от этого ненужного соблазна.

— Останови, — бросил он вожжи, забыв, что остановка была в его руках, и спрыгивая на полном ходу.

Рысак долго еще тащил, виляя, неуправляемые сани, пока Сережка вылезал из‑под лисьей шубки и ловил вожжи.

Вроде бы ни к чему было бежать из саней, но ведь и причина объявилась: с дороги соступила в снег, уступая рысаку, не кто иная, как Севастеюшка. Савва давно ее не видел, и не то чтобы соскучился, а угрызения совести почище взгляда Зиновеи в спину кольнули. Он вернулся и нагнал ее.

— Не узнала разве?

— Узнала, Савва Тимофеевич, да к чему узнаваться?

— Да хоть по старой памяти.

— Ну-у, память! — Она все‑таки замедлила шаг. — Я хотела вас видеть, Савва Тимофеевич. Сказать надо кое‑что.

— Любовное?

— Кака-ая любовь! Вы посмотрите на меня?..

Он понимал, что не узнает прежней Севастеюшки, — разве что обличье выдавало. Все- таки видел же год назад, немного другой была. А сейчас не то что строгость — жесткость какая‑то во взгляде.

— Пойдемте к обрыву, туда тропка натоптана, напрямую к фабрике бегают.

Он пошел вслед за ней, потому что по узкой тропинке идти рядом было невозможно. Да и вела себя Севастея как главная на этом пути, шла не оглядываясь, словно знала, что он не отстанет.

— Вот, самое место, — присела она на бревнышко, положенное в расщепы двух срубленных сосен.

Савва потянулся было к ней, но она строго отстранила его лобастую голову:

— Не надо. Дело такое. — Она замялась, но потом решительно тряхнула концами шали. — Не должна бы я вам это говорить, но предостеречь хочу. Знаю, что вы меня не выдадите.

— Да, да, Севастея. Что такое?

— Вы человек ученый, не буду я вам блинцы по сковороде размазывать. Просто скажу: как минует рождественская неделя, на фабриках наших начнется всеобщая забастовка, пожалуй, что и стачка. Не надеюсь, но прошу: уговорите отца. Для вашего же семейного блага. Пусть укоротит руки своим управителям. Пусть сбавит рабочий день. Пусть снизит проклятые штрафы, а лучше — так вовсе отменит. Иначе мы не ручаемся.

— Мы?

— Да, Савва Тимофеевич. Я из главных закоперщиков. Мне терять нечего. кроме разве что Сибири.

— Севастея?

— Была Севастея. Теперь член стачечного комитета. Вот так‑то, наш молодой хозяин. Хотелось бы дело решить миром. Разве мы не люди? Поговорите с отцом, а особливо с матерью. Не шучу я: мы пойдем до конца.