Партитуры тоже не горят (Варгафтик) - страница 48

Про характер Гайдна можно сказать одним очень странным определением, которое, тем не менее, здорово прижилось именно в XX веке: «физиологический оптимизм». Не только натура, но и сам организм Гайдна, видимо, были устроены так, что ему всегда было очень интересно и весело жить, он по-другому себе этот процесс просто не представлял. Впрочем, даже со смертью отношения у Гайдна складывались всегда забавно. Он был явно из тех людей, которые на вопрос, как вы себя чувствуете, отвечают: «Не дождетесь!» Но, впрочем, он-то, конечно, формулировал это проще. Он вообще всегда любил все формулировать очень просто, коротко и ясно. Он говорил, что там, где Гайдн, ничего плохого произойти не может. Но… 1805 год, Гайдну 73 года, и он спокойно живет в Вене, хотя уже ничего не пишет. Вдруг в Париже известие: на 97-м (!) году жизни, после тяжелой и продолжительной болезни (как официальный некролог от имени ЦК КПСС) скончался выдающийся композитор современности Йозеф Гайдн.

Скорбь велика. Отгрохали большую, серьезную панихиду, и более того, композитор Луиджи Керубини так впечатлился и проникся, что даже сочинил в память о Гайдне — мастере, учителе! — один из своих двух реквиемов. Через несколько дней в Париж приходит письмо: «Дорогие господа! Вы себе даже не представляете, как я вам обязан и признателен за эту небывалую честь. Если бы я знал заранее, так я бы сам лично приехал продирижировать этой великолепной мессой! Йозеф Гайдн». Керубини, конечно, страшно сконфузился, но удивительно, что Гайдн-то на него совершенно не обиделся. И через год как ни в чем ни бывало подарил ему даже оригинальную партитуру своей ми-бемоль-мажорной симфонии С тремоло литавр и посвящение написал: «Дорогому Луиджи Керубини от покойника Гайдна!»

Жалко, конечно, со стариком расставаться, но на самом деле мы ведь с ним при всем желании никогда и не расстанемся. Потому что всякий раз, когда простые и нормальные радости, живые человеческие чувства встречают естественное человеческое понимание в музыке, это и есть рука Гайдна. Он научил музыку — и нас с вами — радоваться малому. Но когда мы уже входим во вкус, уже умеем этому радоваться, то выясняется, что никакое это не малое. А бесконечно большое, может быть, даже — страшно подумать — великое!

Когда-то в Московском Художественном театре шел очень необычный спектакль. Он назывался Возможная встреча. В нем были заняты всего два актера, и играли они людей, которые на самом деле никогда друг друга не видели, хотя были и одногодками, и почти земляками. Одного из них звали Иоганн Себастьян Бах, а другого — Георг Фридрих Гендель. В спектакле они постоянно удивлялись тому, насколько не похожи их взгляды и на жизнь, и на работу — то есть на музыку, причем удивлялись совершенно искренне. И Гендель — будущий классик номер один в английском музыкальном искусстве — гораздо больше удивлял Баха, чем удивлялся сам. Не вдаваясь в тонкости этой — уже не совсем современной — драматургии, в совершенно нереальные географические обстоятельства этой возможной или невозможной встречи, давайте все же отправимся к реальным истокам мощи и славы Георга Фридриха Генделя, в город Лондон. И не исключено, что на некоторые вещи и обстоятельства нам придется смотреть как бы глазами Иоганна Себастьяна Баха — как бы ни было это порой обидно, а временами, может быть, даже и завидно…