Тут вышла я, вся в белом: платье из белого тюля, на макушке — гигантский бант. Перед спектаклем над моим имиджем основательно поработали старшие девочки: нарумянили, накрасили тушью глаза, помадой губы, волосы «забигудили» — кукла из фильма «Три толстяка». Зрители оценили мою красоту, и аплодисменты зазвучали громче. Я дождалась, когда станет тихо, и, хлопая накрашенными ресницами, спросила у новобранцев: «А куда это вы, братья мои родные, собрались?» Нанка с Иркой наперебой стали мне объяснять, что, мол, пойми ты, глупенькая маленькая девочка, война началась, отцы-то уже все как один погибли, теперь пришла очередь взрослых пацанов сложить свои буйны головы. Я их внимательно выслушала и спросила: «А мне что делать?» Братья сняли кепки, почесали в затылках, снова их надели и предложили мне потанцевать, пока они будут воевать (зрители стали тихонько смеяться). Я согласилась и по-быстрому, под свое «ла-ла-ла», станцевала малоподвижный танец куклы. Братья пожали мне руки, взяли палки-ружья и повернулись, чтоб навечно уйти, но я их остановила: «Подождите, я с вами!» Нанка с Иркой развернулись ко мне с совершенно разъяренными лицами и стали вежливо мне объяснять: «Пойми ты, дурья башка, ты — маленькая девочка, ты не умеешь воевать, ты испугаешься фрицев, и они тебя просто-таки-напросто-таки убьют на фиг. Понимаешь? Собралась она воевать! Тут есть кому воевать!»
Я оскорбилась. Сорвала с головы бант, вытащила огромный дрын, подпиравший магазинную дверь, и со страшными глазами подбежала к братьям. «А с ним возьмете?» — спросила я, пыхтя, покачивая дрыном, который был в несколько раз здоровее их «ружей». Зрители уже смеялись, не сдерживаясь, и давали советы: «Надя, Ира, вы же большие девочки, возьмите ее на фронт! Она будет хорошо воевать! Да заберите у нее палку, а то она себе ноги отшибет!» Нанка еще немного поартачилась, что, мол, в пьесе этого нет, надо все-таки слушать режиссера и подчиняться автору, а так — это черт-те что, но сдалась, и мы все ушли со своими палками за кулисы. За кулисами она мне шептала: «Что ты все за мной бегаешь? Куда я — туда и тебе надо?! Даже умереть на фронте спокойно не дала!» Зрители кричали «бис!», и я, держась за Нанкину руку и улыбаясь ей во весь свой беззубый рот, шла кланяться.
Однажды из каких-то мешков Нанка достала майки, сшила их внизу посередине — получились купальники, вынула из шкафа мамины пояса, ремни, взяла девчонок, и мы пошли тренироваться в акробатике. Надев майки и потуже затянув ремни, мы почувствовали, что можем совершить нечто уникальное, неповторимое, из ряда вон выходящее. На траве расстелили одеяло, и дело закипело. Человек пять-шесть кувыркались, извивались, тянули носочки, подпрыгивали, поднимались в воздух, становились на мостик, на голову, завязывались в узел. Мы приходили в восторг от собственной неожиданной спортивной гибкости, нам казалось, что мы уже можем спорить с циркачами, гимнастами, балеринами.