…«Комендант подошел к государю и дрожащим от волнения голосом бросил:
– Ваши родственники и сторонники, офицеры-монархисты готовили заговор, направленный на ваше освобождение и спасение от пролетарского гнева.
Я поймал испуганный взгляд Ольги Николаевны. В нем словно застыл вопрос: «Не случилось ли чего с Павлом Вороновым? Не арестован ли он? Уж не предал ли ее Батай?»
В комнате было темновато, но лица можно было разобрать, а поскольку в этом помещении я был самым высоким, Ольга Николаевна меня видела. Я отрицательно покачал головой. О раскрытии заговора не могло быть и речи.
В ответном взгляде я прочитал мужественную готовность встретить смерть. Она была удивительно умной девушкой и прочитывала ситуацию быстрее не только сестер, но и отца. Она поняла, что это конец.
Комендант сделал шаг вперед, оказавшись прямо перед Николаем Александровичем Романовым и наследником:
– Во избежание вашего освобождения белочехами, и чтобы враги мирового пролетариата не использовали вашу семью как жупел…
Он растерянно помолчал. Видно было, что репетировал свою речь, но вот споткнулся… Однако оправился:
– …как символ мировой монархии. Словом, вы приговорены. И мы вас сейчас убьем…
Стало очень тихо. Эти обыденные слова после революционной риторики прозвучали особенно зловеще.
Мы успели обменяться взглядами с моим Ангелом.
Я отрицательно покачал головой.
Она, судя по кроткому ответному взгляду, поняла: стрелять я не буду…
Одиннадцать выстрелов прозвучали почти одновременно. В мертвой тишине никто не заметил, что их было не двенадцать.
Но я видел, что и Шлема, стоявший рядом со мной, в последний момент поднял ствол маузера, и его выстрел пришелся на метр выше головы старшей из великих княгинь. Я поймал его испуганный взгляд. И мы оба отвернулись. Шлему стошнило. У меня комок стоял в горле. Мой Ангел убит. Пуля попала ей в середину лба. Хорошо, хоть не мучилась.
И вдруг, сквозь пелену слез, появившихся невольно у меня на глазах, я увидел лицо упавшей Ольги Николаевны. Медленным движением правой руки она коснулась лба, и то, что я принял за входное отверстие пули, оказалось крупной каплей крови, брызнувшей из пробитой пулей шеи придворной дамы. Я пытался рвануться к ней, но меня удержал Шлема. В тесной комнате началась толкотня. Каплан, от греха подальше, подталкивал меня в спину, в сторону выхода из подвала. Действительно, убиты были не все. Охранники штыками прикончили Анастасию Николаевну, которая кричала и отбивалась.
Государь и государыня умерли сразу.
Цесаревич был ранен и истекал кровью. Он и сам бы вскоре умер от потери крови, но комендант шагнул к нему и несколько раз выстрелил из револьвера.