Его вклинило между двумя перекрикивающимися человеками, он услышал обрывок их разговора:
— Море Лаптевых! — кричал человек слева в самое ухо Родионова.
— Што? Га? — переспрашивали справа.
— Море Лаптевых у них есть! Ни у кого во всем мире нет моря Лаптевых, а у них есть!..
— А! Точно! — обрадовались слева. — Лапти! Ха-ха-ха!..
Его несло и кружило как щепку в самом фарватере.
— Где Грыбов? Куда делся Грыбов? — тормошил его за рукав энергичный писклявый толстяк.
Родионов вдруг опомнился и огляделся. Молча сунул в руки толстяка свой плакат и медленно стал пробираться к спасительному краю, преодолевая водовороты и воронки. С огромным трудом выбрался он на чистое место, и еще некоторое время шел параллельно демонстрации, дивясь на дикие выражения лиц, на остервенелые, осклабленные, кричащие рты. Рядом с ним шел благородный седой старик с портфелем и точно так же, как и Пашка, удрученно глядел на толпу. Бедняга, пожалел его Пашка, какой-нибудь университетский профессор, словесник… Тоже ему все это дико, этот массовый психоз…
— Дикое зрелище, не правда ли? — сочувственно обратился он к профессору.
Профессор внезапно преобразился, злобно сощурился и, схватив Пашку за рукав, заорал истошно:
— Радикал!
Пашка дернулся, еще раз дернулся, но враг держал его надежно.
— Провокатор! Враг! Красно-коричневый! — лаял он в толпу, цепко придерживая вырывающегося изо всех сил Родионова.
— Держи провокатора! — закричали из толпы и несколько боевиков отделились от демонстрации, побежали растопырив руки к Пашке.
— Бей комуняку!
Родионов рванулся изо всех сил, пнул профессора ногой под коленную чашечку, отчего тот разжал наконец свои клешни. Пашка кинулся в ближний двор, чувствуя за спиной горячее дыхание и слыша топот преследователей. С трудом оторвался он от погони, выскочил на чистую улицу, нырнул в маленький скверик и проворно вскарабкался на дерево.
Где-то далеко за домами шумела опасная толпа, невнятно рокотали мегафоны, ухал барабан. Туда скорым шагом стремились случайные гуляки, праздные прохожие, поглядеть, в чем там дело.
Пашка часто дышал, ухватившись за ствол, готовый при малейшей опасности взлететь еще выше и укрыться среди густых ветвей, поближе к вершине…
Тело его медленно освобождалось от хмельных нервических чувств, которых оно незаметно нахлебалось за время недолгого шествия в толпе.
Все, решил он, никакой политики. Работа, дом. По воскресеньям — рюмка водки перед обедом.
Эти давние события и теперь еще волновали его тем, что он тогда так ясно разглядел в толпе людской «улыбку зверя», усмотрел в кипении ее признаки будущей всеобщей анархии, «взбаламученного моря», из которого и явится тот, страшный, все время побеждающий и торжествующий, но обреченный изначально на поражение и погибель. «Демон-страция» — встреча демона…