— М-м, — мычал Родионов, понимая, что вляпался, что хочешь не хочешь, а ехать придется. Больного навестить — долг каждого. — Ладно. Как ехать-то?
— Как ехать? — глухо, по-видимому в сторону, спросил у кого-то голос.
Вокруг трубки загалдели далекие встревоженные голоса, вспыхнул и угас яростный мгновенный спор.
— Каховка! — крикнул в трубку посторонний баритон.
— Каховское метро! — прорвался к телефону резкий альт.
— Метро Каховская, — подытожил знакомый голос.
Кто же это, морщил лоб Родионов.
— Ладно. Заеду, но ненадолго, — согласился он обреченно.
— Ты братом скажись. — учил голос. — Ты, брат, теперь мне и вправду брат родной…
Эта навязчивость стала Павла пугать, тем более, что голос почему-то утратил уже всякую знакомость, стал чужим и враждебным.
— Что привезти? — сухо спросил Родионов. — Книги какие?
— Книги?! — удивленно ахнул голос, будто ослышавшись.
И тотчас снова загалдели тревожные посторонние голоса, сторожившие, по-видимому, с напряженным вниманием каждое слово.
Скорее всего, из кабинета главврача звонят, подумал Родионов, представив полутемный кабинет, мерцающее стекло медицинских шкафов в слабом свете уличных фонарей. Спящую в дальнем конце коридора дежурную медсестру. И эти нервные фигуры, сосредоточившиеся вокруг телефонного аппарата.
— Водочки. — подсказал посторонний баритон.
— Две водочки! — выкрикнул опытный альт.
— Пару водочки, — ласково согласился с ним и знакомый голос, переставший быть знакомым. — На твое усмотрение, сколько хочешь привези…
Кто же это, соображал Павел, перебирая в уме знакомых алкоголиков. Может, автор какой-нибудь… Но не полезет никакой автор так нагло брататься…
— Но ты же лечишься! — запротестовал Родионов. — Тебе же нельзя водки!
— Ой, Костыль, бля бу, хоть ты мораль не читай! — разозлился голос. — Я тебя сколько раз… А когда ты наблевал в метро…
— Какой Костыль? — взвился Родионов. — Я никакой не Костыль!
— А я кто, по-твоему? — едко спросил голос. — Пушкин, что ли? Брось ломаться, Костыль. Слово же дал, сука!..
— Я вам никакой не Костыль! — резко и зло перебил Родионов. — И прекратите звонить по ночам, тут коммуналка все-таки!
Он медленно понес трубку в темноте, нащупывая, куда ее положить. Трубка верещала в три голоса, взволнованно тукала, клокотала… Павел нашел ложбинку на аппарате и твердо надавил кнопку, убивая ненавистные наглые голоса.
Он долго лежал в темноте, постепенно остывая от раздражения. И снова потекли туманные образы, снова думал он об Ольге… Снова ударил звонок.
— Слушаю, — сказал Родионов.
— Костыль, мы тебе яйца оторвем, паскуда! Чтоб в семь утра…