— Унесите ее, — сказал Ришелье.
Гвардейцы подняли ее и вышли со своею ношей. Пасро один остался с кардиналом.
— Ваше преосвященство, — сказал клерк, — Поанти бежал, но я знаю дом, в котором он скрывается. Дом на улице Этюв, перед которым кавалер д’Арвиль уронил свой платок. Его можно найти там. Но если ваше преосвященство хочет, чтобы он опять не убежал, когда его найдут, согласитесь поручить мне караулить его. Я обещаю, что у меня он не убежит. Я отвечаю за него моей головой.
— Хорошо, — сказал Ришелье, — я даю вам уполномочие захватить его и стеречь.
Королева пылает, король продолжает оставаться холоден, а кардинал бесится; но, несмотря на это, они все разделяют одно мнение, чего еще не бывало никогда
В то время когда все это происходило во дворце Медичи у кардинала, Анна Австрийская вернулась в Лувр, влюбившись, как говорит автор той эпохи, так, как только женщина способна быть влюблена. Она оставила у себя герцогиню де Шеврез. Ей необходимо было иметь кого-нибудь, с кем она могла свободно говорить о том, что наполняло ей голову и сердце. Не без труда, не без боли в сердце оторвалась она от головокружения, которому поддавалась во время праздника кардинала. Давно уже его величество Людовик XIII, ее скучающий супруг, уехал из дворца Медичи в сопровождении своих дворян и вернулся в Лувр, а она была еще тут, забыв об этикете. Букингем, красавец Букингем, удерживал ее в плену, как магнит железо.
Герцогиня де Шеврез, к счастью, сохранила хладнокровие, между тем как упоенная королева совершенно лишилась его. Одно мгновение она даже испугалась своего поступка. Это она толкнула Анну Австрийскую к Букингему; но королева шла так скоро по пути, который она указала ей, и шла с таким презрением ко всем приличиям и опасностям, что герцогиня была принуждена заставить ее опомниться. Для этого она должна была дотронуться до единственной струны, к которой Анна Австрийская могла быть чувствительна в подобную минуту. Она обратилась к женскому кокетству. Заставив супругу Людовика XIII заметить беспорядок, который шумный праздник и еще более, может быть, упоение, с каким она ему предавалась, сделали в ее наружности, она объявила, что королеве невозможно оставаться долее на балу, что наряд ее испортился, а ее красота, как она ни была велика, подверглась, вследствие усталости, изменению, которое наступающий день сделает еще заметнее. Только герцогиня де Шеврез, ее поверенная и приятельница, могла осмелиться говорить с нею так откровенно, но этого было достаточно.
Через пять минут после этого сострадательного совета Анна Австрийская в сопровождении своей фаворитки возвращалась из Люксембурга в королевский дворец.