В ту минуту, когда Поанти, не будучи в состоянии идти дальше, остановился между двумя мушкетерами, карета, блестевшая стеклами и позолотой, в сопровождении многочисленной свиты, выехала на великолепных лошадях из луврских ворот и промчалась мимо ослепленных глаз молодого провинциала. Но как ни быстро было это видение, он успел приметить в карете, освещенной, как солнцем, огнем факелов, окружавших ее, молодого вельможу с великолепной осанкой и в невероятно богатом костюме.
— Скажите мне, пожалуйста, — обратился Поанти к одному гражданину, который, вытаращив глаза и разинув рот, смотрел на это зрелище, — кто такой этот вельможа, у которого такая блестящая свита?
— Милостивый государь, — вежливо отвечал гражданин, которому лестно было выказать свою важность перед человеком, вероятно военным, судя по длинной шпаге, — вельможа, которого вы видели, не кто иной, как герцог Букингем, первый министр короля Карла I, присланный к нашему королю присутствовать на свадьбе принцессы Генриэтты. Герцог только сегодня приехал в Париж и сейчас представлял свои верительные грамоты его величеству королю Людовику XIII. Теперь он возвращается в отель герцога де Шевреза, где он квартирует, недалеко отсюда.
— Благодарю, — сказал Поанти.
— К вашим услугам, — отвечал гражданин.
Так как нечего было больше смотреть, и толпа начала расходиться, и они разошлись в разные стороны. Через несколько минут Поанти подошел к той двери на улице Этюв, на которую ему указал его проводник. Осторожно удостоверившись, что улица действительно пуста, что никто его не подстерегает и не может его видеть, Поанти ощупью отыскал замок, вложил в него ключ и тихо отворил дверь. Поанти перешагнул через кучу нечистот, наваленных тут как бы для того, чтобы показать, что дверь эта не отворяется никогда, и вошел.
Было десять часов. Пронзительный звон Самаритянки объявлял об этом еще не спавшим парижанам.
Читатели познакомятся в одном и том же лице с королем, который не умеет царствовать, с мужчиной, который не может им назваться, с мужем, который еще не муж, но скоро им будет
В этот самый вечер, в восемь часов, то есть за два часа до того, как барон де Поанти входил в дом на улице Этюв, два человека находились в Лувре, в большой комнате, принадлежавшей к апартаментам короля и называемой оружейным кабинетом. Один сидел или, лучше сказать, полулежал на кушетке, другой стоял с открытой головой. Но эта поза, показывавшая с первого раза относительную подчиненность, не обманула бы ни на минуту того, который знал этих двоих, находившихся, таким образом, лицом к лицу. Он угадал бы, что в этом наружном уважении было более притворства, чем искренности; он узнал бы во втором повелевающую силу, а в первом повинующуюся слабость и понял бы, что тот, кто стоит, возвышаясь над другим всем величием своего ума, хотел бы возвышаться над ним всем величием своей осанки.