Пока мать была жива, Надя думала, что ей никогда не придется заглядывать в календарь, потому что, чем ближе был конец месяца, тем напряженнее становились плечи матери, тем явственнее проступали морщины на ее лице.
Часть квартиры была отведена под рабочий кабинет отца Нади — Антона Степановича. Там всегда пахло йодом, камфарой и карболовым мылом (он настаивал на том, чтобы уборщица ежедневно протирала пол и плинтусы). По отношению к больным, которых он принимал здесь, отец был неизменно добр и отзывчив. Надя помнила его, тощего и суетливого, помнила, как он постоянно метался в своем медицинском кабинете между столом для обследования больных и бюро, заставленным склянками и тюбиками с лекарствами.
Его приемная вечно была полна пациентов, причем у некоторых даже не было денег, чтобы заплатить. «Я не могу кому-то помогать, а кому-то отказывать, — отвечал он на частые упреки жены. — Все, кому нужна помощь, могут обращаться ко мне. Пока мы сводим концы с концами, я буду их лечить, и, если они не могут заплатить, я все равно буду награжден, только как-нибудь иначе».
О том, как именно он будет вознагражден, отец не распространялся, и Анна продолжала настаивать: «Из всех семей докторов, которые я знаю, мы — самая бедная». На это Антон Степанович лишь молча пожимал плечами, и тогда Надя понимала, насколько глубока пропасть между ее семьей и теми, кого называют привилегированным классом.
Несколько лет после рокового Кровавого воскресенья Надю преследовали ночные кошмары, и все они были связаны с той убитой женщиной, которую она увидела на заснеженной мостовой в луже крови. Девочка просыпалась среди ночи и плакала в подушку.
Сергей, ее брат, комната которого находилась рядом, вытирал ей щеки и убаюкивал у себя на руках. Удобно устроившись у него на груди, Надя всегда успокаивалась. Хоть она и не была похожа на брата внешне (у него глаза были серые, у нее — карие, волосы его отливали светло-песочным оттенком, а ее — каштановым), он был ей ближе, чем родители, и к нему она шла с порезанным пальцем или поломанной куклой, не сомневаясь в том, что он поможет. Анна считала, что возня с детьми только портит их, и с младенчества приучала Надю к самостоятельности. Тот случай в Кровавое воскресенье, когда девочка сама ушла из дома, был первым проявлением ее независимости. «Отношения в семье должны основываться на взаимном доверии и уважении, Надя, и ты должна поступать так, чтобы мы не перестали доверять тебе», — поучала ее мать.
Надя очень старалась не потерять доверия, и самой большой радостью для нее было услышать от матери похвалу, что, впрочем, случалось довольно редко. Строгой и замкнутой Анне часто было не до нее, поэтому Надя за советом и поддержкой обращалась к брату. Сергей всегда находил время для сестры, и, когда он уехал учиться на медицинский факультет знаменитого Казанского университета, Надя почувствовала себя одиноко. В редкие минуты нежности Анна обнимала дочь и говорила, что, если бы Сережа остался в Петербурге, ему пришлось бы учиться в военно-медицинской академии, после которой нужно какое-то время отслужить где придется.