— Насколько я понимаю, нет.
— Ну ладно. — Вот негодник. Опять с кем-нибудь пьянствует. Только такого мужа ей не хватало. — И вам спасибо, Александр. За… хороший вечер. Звоните, если опять захочется поговорить.
— Обязательно. — Он поцеловал ее на прощание, на мгновение задержав на ней чрезвычайно пристальный взгляд; потом вдруг обнял ее и крепко прижал к себе. — Я вас прошу, Энджи, ехать очень осторожно. У вас усталый вид.
Александр, 1980
— Я тебя прошу, Вирджиния, ехать очень осторожно. У тебя усталый вид.
Она действительно выглядела ужасно усталой. Слишком усталой для того, чтобы отправляться сейчас в такую дальнюю дорогу, в Хартест, а там, когда приедет, еще возиться с раздраженными, не желающими слушаться детьми. Да и ему нужно было бы, чтобы она осталась. Надо было все как следует обсудить, решить, что они станут делать, что скажут. Он не совсем представлял себе, что может произойти потом, после; но, на его взгляд, тут могло быть несколько вариантов. У него, однако, в данном случае выбора не было. Он должен был действовать достаточно быстро.
Но пожалуй, это и к лучшему. Теперь уже не оставалось места для опасений, страха, нерешительности. Это надо было сделать, быстро и осторожно. Пока она разбирала наверху свой багаж и решала, что брать с собой в Хартест, а что оставить. Единственная опасность заключалась в том, что она могла бросить взгляд за окно, на улицу. Пока был бы поднят капот. Но тут он всегда мог сказать ей, что проверял масло и закреплял провод: несколько дней назад обнаружил, что тот болтается.
— Если зажжется эта сигнальная лампочка, не обращай внимания, — предупредил он ее, — там какая-то неисправность в проводке. Я записался на текущий ремонт, на пятницу. Давно уже пора, все сроки пропустили. Вообще-то, Вирджиния, надо бы тебе получше следить за своими машинами.
— Да, Александр, — устало ответила она.
Он сказал ей, что сам приедет на следующий день. Попросил поцеловать за него детей, передать им привет; и пусть она скажет им то, что сама найдет нужным. Поцеловал ее на дорогу, обнял, крепко прижал и держал так довольно долго: он боялся, что может чем-то выдать себя, проявить слабину. Она подняла голову и удивленно посмотрела на него. Тогда он заставил себя улыбнуться и отпустил ее. Больше ему ничего не оставалось делать. Действительно ничего.
Он посмотрел, как ее «гольф» медленно двинулся вдоль улицы, помахал ему вслед, улыбнулся. Но огни машины казались ему размытыми из-за застилавших глаза слез.
Александр вернулся в дом и стал ждать.
Единственная настоящая опасность заключалась в том, что тормоза могли отказать раньше времени.