После того как Энджи его выставила, Макс вернулся на Понд-плейс, обдумывая, что ему делать дальше. Он не хотел жить на Итон-плейс вместе с Томми: ему не нравился тот дом, да и просто хотелось пожить одному, самостоятельно. Хотя бы некоторое время.
Чувствовал он себя очень несчастным. Он понимал, что случившееся к лучшему, что из их брака почти наверняка все равно ничего бы не вышло; однако, несмотря ни на что, он по-прежнему любил Энджи. Любил ее очень сильно. Жизнь без нее казалась ему пустой, холодной, бессмысленной. Ну ладно, пусть он встречался с парой девиц, пусть даже переспал с одной из них. Но ведь все это было сущей чепухой — и уж совершенно никак не означало, будто он разлюбил Энджи, был готов уйти от нее, собирался окончательно с ней расстаться. Макс искренне удивился тому, что она отреагировала столь решительно. Возможно, она любила его не так сильно, как он ее. При этой мысли ему становилось больно, у него начинало ныть сердце.
Работа — вот что было действительно хорошо, что давало ему сильнейшее утешение. Макс любил «Прэгерс». Любил его все больше и больше. Когда ему удавалось заключить удачную сделку, он до сих пор получал от этого такое же удовольствие, как и в самый первый день работы в банке. А теперь добиваться таких сделок становилось все труднее: полоса легких удач закончилась. Понятно, конечно, что нельзя оставаться всю жизнь маклером — им можно, пожалуй, поработать лет до тридцати, не больше. Да нет, даже меньше. Но были ведь и другие вещи: слияния, поглощения, манипулирование деньгами и людьми — то, чем была сейчас так одержима Шарлотта, — и все это обладало неодолимой притягательной силой. Одно гигантское казино. Кто же это сказал? Ах да, та симпатичная подружка Шарлотты, Крисси Форсайт. Красивая девчонка. Ноги великолепные. Надо будет с ней увидеться, когда случится снова быть в Нью-Йорке. Раз уж ему не суждено стать женатым человеком.
Фред заявил ему, что со временем он получит долю в акциях «Прэгерса», а может быть, и возглавит лондонское отделение. Максу хотелось этого. Хотелось так же, как хотелось секса. Это было чисто физическое чувство. У него даже яички болели от этого желания. К тому же осуществление обещаний Фреда означало бы, что у Макса появятся деньги. Настоящие деньги. Которые можно будет вложить в Хартест.
Ему не важно было, во сколько обойдется содержание имения: теперь он был готов вложить туда любую сумму, лишь бы только сохранить его для семьи, спасти от Национального треста,[54] от наступления того дня, когда имение наводнили бы туристы, а у ворот стали бы продавать входные билеты. По крайней мере, в этом отношении Макс полностью разделял чувства Александра и был в точности на него похож: такой же собственник, столь же агрессивный в защите своей собственности. Сохранение имения Макс рассматривал как памятник, который он обязан соорудить Александру. Макс был счастлив наблюдать, какое количество средств поглощал Хартест, и был предельно благодарен Фреду, который в виде жеста полного и окончательного примирения с его стороны полностью отказался от причитавшегося ему долга и освободил имение от залога, хотя Макс и не совсем понимал, почему Фред так поступил. Но это произошло даже еще до того, как погиб Александр. Энджи сказала, что Макс должен быть благодарен за этот жест и не пытаться ни до чего докапываться, и Макс с ней согласился. Однако Фред категорически предупредил, что любые будущие финансовые потребности должны будут покрываться только за счет возможностей самого имения.