— Огоньки… Курят фрицы, не боятся. Подраспустили мы их. — Направил объективы вправо, влево, вернул в прежнее положение. Посмотрел на Ватолина. — Хочу сказать… Неудобно получается: командир дивизиона — и беспартийный.
— Это вы обо мне?
— О тебе. О ком же еще.
— Я не беспартийный, я комсомолец.
— Ясно, что комсомолец. Но в партию вступать надо.
Разговор для лейтенанта был совершенно неожиданным. Ему — в партию! Отец его, Сергей Павлович, — коммунист Ленинского призыва. Но то отец! Косте до него — дистанция огромного размера.
— Что скажешь? — настаивал Агафонов.
Ватолин молчал.
— Дайте подумать, товарищ старший политрук. Сам к вам приду, когда поверю, что имею право прийти.
— Договорились. И попутно советую: пока тихо и я здесь, отправляйся в штаб дивизиона. Разберетесь с Хабаровым в делах, заглянешь на огневые позиции — тоже надо. И комбатам дай команду выбраться отсюда на денек.
Комиссар опередил Ватолина, собиравшегося сообщить ему как раз о своем намерении «заглянуть на огневые позиции». Намерение это побуждалось вот чем.
Старшина пятой батареи Илья Мангул уже не раз вопреки всякой субординации обращался к командиру дивизиона с просьбой приехать и «принять баньку». Зная, что «принятием баньки» старшина не ограничится, Костя решил пригласить на пятую батарею Синельникова с Павельевым — давно не сидели вместе в тишине.
…Банька у Мангула была отменная. В благостном состоянии поднявшись из землянки, оборудованной под баню, Ватолин в изнеможении сел на траву. Старшина подал полотенце:
— Положите на голову.
Лейтенант положил. И тут же уткнулся лицом в колени — нестерпимо захотелось спать, провалиться в мягкую, обволакивающую негой бездну. Очнулся лежа на шинели. Мангул тут же. И ординарец Недайвода рядом. А солнце ближе к закату. Значит, с час поспал.
— Пора, товарищ комдив, перекусить, — тоном рапорта сказал старшина.
Стол был, накрыт в блиндаже, расположенном на отшибе, подальше от орудий. Спустившись, Синельников поднял руки:
— Натюрморт! — Указал на открытую банку с маленькими консервированными сосисками. — А это знаете как называется? «Улыбка Рузвельта».
Кроме сосисок здесь были свиная тушенка, макароны, жареная картошка и (что уж совсем в диковинку!) соленые огурцы. Старшина достал из стоявшего в углу ящика флягу, налил в кружки, придвинул к каждому котелок с водой. Ватолин встал. Поднялись все.
— Сначала за погибших, — предложил комдив.
— Вечная слава им, — сказал Синельников.
— И вечная память, — поддержал Павельев.
Выпили. Потом разом заговорили кто о чем.
Заруднев о тяжелой фашистской батарее, которая «навсегда заткнулась», Синельников — о своем светлом городе, где «трамваи дзинь-дзинь».