Не знаю, что меня гнало вперёд, не давая покоя, — то ли горечь от осознания неистребимой подлости отдельно взятых личностей, готовых предать за жалкий медяк, то ли желание поскорей добраться до заводил устроивших эту подставу, дабы поквитаться с ними. Факт в том, что за эти полтора дня я, считай, три дневных перехода сделал… И оставалось мне до Римхола всего ничего.
Если бы ещё на следующий день не повалил снег… И я не заплутал… Точно бы через двое суток был бы в городе. А так пришлось идти наобум, придерживаясь лишь полагаемого верным направления.
Увы, это было лишь начало моих бед. По мере приближения к равнине, становилось всё теплее. Отчего я, наконец, перестал походить на снеговика, в коего почти превратился за время непрекращающейся метели. Вместо этого став гротескной ледяной скульптурой… А когда пронзительный ветер с мокрым снегом сменился настоящим ледяным дождём, я уж не знаю на кого стал похож…
И в своём превосходном тёплом плаще я к тому времени полностью разочаровался. Нельзя его таскать в такое ненастье. Ибо становится он совершенно неподъёмным — тяжелее полного латного доспеха. Я б, наверное, в конце-концов не выдержал и бросил его, если бы не чёткое осознание того, что без плаща будет ещё хуже. Моя пластинчато-сегментная броня превосходно защищает от когтей и клыков разной нежити, но не от дождя.
Последние мили перед закатом я проделал кляня всех на свете. Угрюмого и его шайку, братьев Хайнс, Дэниса Ленно, всех сумеречных драконов скопом, ну и, конечно, беса. Измаялся — страсть. Даже поглощения стихиальной энергии не особо то помогали.
Хорошо ещё ума хватило перейти в сумерках на обычное зрение, благодаря чему удалось приметить отблески света чуть впереди и много левее направления моего движения.
Какое-то жильё… А там тепло… И еды полно…
Резко ускорившись, я сменил маршрут и направился к близлежащему поселению. А то, что это не одиночный костёр каких-нибудь охотников у меня не было никаких сомнений — слишком уж много отблесков видно на значительном расстоянии друг от друга.
Так и оказалось. К небольшой деревеньке я вышел. Верней, к высоченному тыну, окружающему её. Пришлось ещё топать вдоль ограды в поисках ворот… Под и не думающим униматься ледяным ливнем…
Ворота были под стать тыну — здоровенные и высоченные. А сбоку от них — крытая дранкой вышка, с большой масляной лампой, раскачивающейся на ветру. И никого живого…
— Эй! — заорал я, постучав по воротам кулаком. — Люди! — И ещё раз: — Люди!
Ошибочка вышла. Вышка, оказывается, была не пустой. Прятались просто от ветра за её дощатой оградой-парапетом двое взрослых парней. А когда я во второй раз крикнул, да по воротам с силой бухнул ногой… Так сразу и повысовывались.