Глизон оглядел собравшихся, дождался пары кивков и, удовлетворенный тем, что оказался в центре внимания такой аудитории, продолжил свою лекцию:
— Карцерами, их еще называли «норами», числились камеры с девятой по четырнадцатую блока «Д». Толстенные двери, стальные стены, никаких окошек, холодный бетонный пол, единственный крохотный светильник. Загасил его, и кранты: ни света, ни звука. Ничего! Ну, вы меня понимаете — совсем ничего. Жуть, да и только! Да, и еще — мы не встречались с посетителями вживую. Все свидания только в специальной комнате, с перегородкой из толстого стекла, разговоры только по телефону и под контролем охранников — чуть что не так, и разговор прервут.
— Расскажите побольше о планировке, — попросил Хольт.
— Ну, камеры эти и сейчас целехоньки — около десяти футов в длину, меньше пяти в ширину, не больше хренова нужника. Настоящие камеры, а не гостиничные номера с телевизорами и всем прочим, в каких оттягиваются нынешние заключенные.
Мистер Глизон переживал то, что насельники этой преисподней называли «пятнадцать минут славы».
— Когда власти прикрыли тюрягу, меня наняли в обслугу здания. Оно конечно, снаружи с работой было туго, а жить на что-то надо, но место, честно вам скажу, то еще. Весь этот туман, ветер, чтоб ему неладно… Но я привык, да так тут и застрял, если вы меня понимаете… Платили, конечно, хреново, снаружи на эти деньжата и кофе не попьешь, но я привык к скудости, да и взаперти, по тюрягам, чуть не всю жизнь промаялся, поэтому…
— О тюрьме, пожалуйста, — вмешался Хольт, видя, что старого сидельца заносит не туда.
— Да, конечно. Я о ней и толкую, о чем еще? Так вот, когда ее покинули сотни людей, заключенных, охранников и обслуги, и она опустела, там запросто можно было заблудиться. И спрятаться — ищи, сколько хочешь, хрен найдешь. Ежели тебе, скажем, охота отвертеться от лишней работы, самое то. Ну а потом, когда в тюрягу решили возить туристов, я стал тамошним гидом, потому как на тот момент лучше всех знал и саму тюрьму, и ее историю. А она богатая — недаром многие гиды рассказывали, что слышали там голоса, голоса призраков. Крики, мольбы о помощи бывших узников…
— Там что, оставались бывшие узники? — уточнила Каден.
— Нет, давно никого не осталось. То стенали и плакали заключенные, умершие на Скале.
Сказано было эффектно, однако ожидавшейся Глизоном реакции у собравшихся это заявление не вызвало.
— Я все знаю о призраках, — продолжил он, — потому что все эти звуки начались сразу после закрытия тюрьмы. Могу вам все рассказать.
— Мы ждем от вас большего, мистер Глизон. Вы должны нам все показать.