Шум бури позволил ей перенести все в дальний темный угол столовой, не возбудив подозрений Буфельджи. Задолго до ужина рождественский вертеп был готов ожить, когда загорятся свечи. Она оставила коробок спичек рядом на столе и поспешила к себе — причесаться и переодеться. Песок набился в одежду и теперь хрустел повсюду: сыпался с нижнего белья и, точно сахар, лип к коже. Когда она вышла, на часах было чуть за восемь.
На столе оказалась лишь одна тарелка. Под дребезжание и хлопки ставень фрейлейн Виндлинг подождала, пока не появился Буфельджа с супницей.
— Какой плохой вечер, — сказал он.
— Ты забыл накрыть для Слимана, — сказала она.
Но он не обращал внимания.
— Он глуп! — воскликнул Буфельджа и стал наливать суп.
— Подожди — вскричала она. — Придет Слиман. Я не буду есть, пока он не пришел.
Буфельджа по-прежнему не понимал.
— Он хотел войти в столовую, — сказал он, а знает, что это запрещено за ужином.
— Но я его пригласила! — Она посмотрела на одинокую тарелку супа на столе. — Скажи, чтобы он вошел, и поставь еще одну тарелку.
Буфельджа молчал. Он опустил поварешку в супницу.
— Где он? — настаивала фрейлейн Виндлинг и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Разве я не сказала тебе, что он будет ужинать со мной сегодня вечером? >— И тут же заподозрила: желая держать все в тайне, она действительно могла не сообщить о приглашении Буфельдже.
— Вы ничего не говорили, — сказал он. — Я не знал. Я отправил его домой. Но он вернется после ужина.
— Ох, Буфельджа! — вскричала она. — Ты знаешь, что Слиман никогда не лжет.
Он укоризненно потупился.
— Я ничего не знал о планах мадмуазель, — произнес он обиженно.
На какой-то быстрый миг у нее возникла мысль, что он обнаружил ясли, но будь это так, он бы сам о них заговорил.
— Да, да, знаю. Я должна была тебе сказать. Это я виновата.
— Это правда, мадмуазель, — сказал Буфельджа. И, подавая остальные блюда, хранил гордое молчание, которое она, все еще недовольная, и не пыталась нарушить. Лишь в конце трапезы, когда она, отодвинув стул, сидела, изучая узоры пламени в камине, он решился заговорить: — Мадмуазель выпьет кофе?
— Да, мне бы хотелось. — Она постаралась, чтобы прозвучало бодрее.
— Bien, — пробормотал Буфельджа и вышел из комнаты. Когда он принес кофе, с ним был Слиман — и оба смеялись, отметила она, словно бы и не было недоразумения с ужином. Слиман секунду постоял у двери, топая ногами и стряхивая песок с бурнуса. Когда он подошел пожать ей руку, она вскричала:
— Ох, Слиман, это я виновата! Я забыла сказать Буфельдже. Это ужасно!
— Никто не виноват, мадам, — сказал он серьезно: — Это праздник.