— Да, в этом ты совершенно прав, — сказала она, но не повернулась и не поднялась. Она стояла на коленях, и лучи лунного света и тени лежали на ее спине, как полосы у зебры.
— А ну-ка повернись ко мне, черт бы тебя побрал!
Он сделал еще один шаг к ней. Ногти руки, свободной от револьвера, теперь впивались в его ладонь, как раскаленные до бела бритвенные лезвия. Но она все равно не повернулась. Все равно не встала.
— Эриний из лабиринта, — сказала она мягким мелодичным голосом. — Ессе taurus! Вот бык! — Но все равно не поднялась, все равно не обернулась, чтобы удостоить его хотя бы взглядом.
— Я не бык, ты, шлюха! — заорал он и вцепился кончиками пальцев в маску, но ощутил боль. Маска уже больше не казалась приклеенной или прилипшей к его лицу; казалось, она и есть его лицо.
— Как это может быть? — спросил он себя с недоумением. — Как это возможно? Это же просто какой-то паршивый детский приз, игрушка из Парка Чудес!
У него не было ответа на этот вопрос, но он знал, что маска не слезет, как бы он ни сдирал ее с лица, и его охватила вызывающая дурноту уверенность, что если он вонзит в нее свои ногти, то потечет кровь… Да, в ней была лишь одна прорезь для глаз, и, похоже, она сместилась точно на середину его лица. Все перед его глазами в этой прорези потемнело; недавний яркий лунный свет заволокло тучей.
— Сними это с меня! — заорал он на нее. — Сними ее с меня, стерва! Ты же можешь, гадина! Я знаю, ты можешь! И не бодайся больше со мной! Не смей больше со мной бодаться!
Одним прыжком он преодолел расстояние, остававшееся до того места, где она стояла на коленях, и схватил ее за плечо. Единственная бретелька тоги свалилась на предплечье, и то, что он увидел под ней, исторгло из него сдавленный крик ужаса. Кожа была черной и сгнившей, как кожура плодов, гниющих на земле у дерева, — тех, которые уже разложились до такой степени, что утратили форму.
— Бык пришел из лабиринта, — сказала Роза и поднялась на ноги с грацией, которой он никогда раньше не замечал и не подозревал, что она ею обладает. — Итак, теперь Эриний должен умереть. Так было начертано, и да будет так.
— Если кто-то и помрет здесь… — начал он, но на этом и закончил. Она обернулась, и, когда серебряный свет луны осветил ее, Норман издал страшный вопль. Он дважды выстрелил из револьвера в землю, у своих ног, не отдавая себе отчета в этом, а потом выронил оружие. Обхватив голову ладонями, продолжая вопить, он попятился назад, судорожно суча ногами, которые теперь почти не слушались его. Она ответила на его крик своим — гневным.