Рози лежала на ступеньке лестницы с закрытыми глазами и стиснутыми, прижатыми к голове кулаками, слушая его вопли. Она не пыталась даже представить, что там происходит, и лишь старалась не забывать, что это орет Норман — со своим кошмарным карандашом, с теннисной ракеткой, с его безжалостными зубами и кулаками.
Тем не менее все это захлестывал кошмар его воплей, его отчаянных криков, его рева и хрипов издыхающего зверя, пока Роза Марена…
…пока она делала с ним то, что делала.
Через некоторое время — бесконечно долгое — крики прекратились.
Рози лежала, медленно разжимая кулаки, но по-прежнему крепко зажмурив глаза и делая короткие судорожные вдохи. Она могла пролежать так еще несколько часов, если бы ее не позвал сладкий безумный голос женщины:
— Выходи, маленькая Рози! Выходи и порадуйся! Быка больше нет!
Рози медленно поднялась — сначала на колени, а потом встала на онемевшие ноги. Она поднялась по ступенькам и вышла на землю. Она не хотела смотреть, но ее глаза помимо ее воли уставились на лужайку, а дыхание все еще застревало у нее в горле.
Она испустила долгий тихий вздох облегчения. Роза Марена по-прежнему стояла на коленях спиной к ней. Перед ней лежала тень какой-то кучи, на первый взгляд напоминавшей груду тряпья. Потом некий белый предмет, похожий на щупальце морской звезды, взметнулся из тени на свет луны. Это была рука, и тогда Рози вдруг увидела все остальное, как человек, внезапно увидевший картинку в чернильной кляксе на приеме у психолога. Это был Норман. Он был изувечен, глаза его вылезли из орбит от выражения дикого ужаса, но это точно был Норман.
Пока Рози смотрела, Роза Марена вытянула руку и сорвала с дерева низко висящий плод. Она так сдавила его в своей руке — человеческой и очень красивой, если не замечать черных призрачных пятен на коже, — что сначала из ее кулака розмариновой струйкой потек сок, а потом сам плод лопнул и раскрылся темно-красной мякотью. Она вытащила около дюжины семян из мякоти и начала вставлять их в разорванное тело Нормана Дэниэльса. Последнее семя она сунула в один из его вытаращенных глаз. При этом раздался мокрый хлопок, словно кто-то раздавил ногой зрелую виноградину.
— Что ты делаешь? — непроизвольно вырвалось у Рози. — Скажи, не поворачиваясь ко мне!
— Засеваю его.
Потом она сделала еще более ужасное: нагнулась и впилась поцелуем в рот трупа. Наконец она оторвалась от него, взяла его на руки, поднялась и повернулась к белой мраморной лестнице, ведущей под землю.
Рози смотрела в сторону, а сердце билось у нее, казалось, в самом горле.