— Тебя зовут Рамон Сандерс, — сказал Дэниэльс. — За тобой тянется длинный хвост. Воровство, мошенничество, кокаин, насилие. Все, кроме нападения, вооруженного грабежа и мокрого дела. В это ты не лезешь, верно? Вы, педрилы, боитесь, когда вам врежут, так? Даже тем из вас, кто похож на Шварценнеггера. О да, вы не прочь надеть дутую майку и покачать мышцы у лимузинов, возле какого-нибудь клуба педиков, но, если кто-то начнет бить по-настоящему, вы улепетываете во все лопатки. Верно?
Рамон Сандерс ничего не ответил. Пока это казалось самой разумной реакцией.
— А вот я не прочь врезать, — сказал легавый по имени Дэниэльс. — Равно как и лягнуть ногой, дать головой и, если надо, укусить. — Он говорил почти задумчиво и, казалось, смотрел на немецкую овчарку и сквозь нее. Собака возвращалась трусцой к хозяину с летающей тарелкой в зубах. — Что ты об этом думаешь, глиста?
Рамон по-прежнему молчал и старался сохранить невозмутимое лицо игрока в покер, но в голове у него вспыхнуло множество красных огоньков и отчаянный зуд расползался по всем его нервным окончаниям. Сердцебиение начало набирать скорость, как поезд, отходящий от станции и выезжающий в долину. Он время от времени украдкой поглядывал на этого мужика в расстегнутой красной рубахе, и то, что он видел, ему все больше и больше не нравилось. Правая рука парня с усиками напряглась во всю силу, вены взбухли от крови, мышцы вздулись, как свежеиспеченные булочки.
Дэниэльса, казалось, нисколько не трогало молчание Рамона. Повернувшись к молчаливому собеседнику, он улыбался или казалось, что улыбается, если не обращать внимания на глаза. Глаза были пустыми и блестящими, как два новеньких четвертака.
— У меня хорошие новости для тебя, глиста. Ты можешь снять с себя обвинение в мошенничестве. Помоги мне чуть-чуть, и ты свободен как птичка. Ну, так что ты об этом думаешь?
Рамону очень хотелось не открывать рта, но такой возможности, кажется, больше не было. На этот раз легавый не просто издевался; на этот раз он ждал ответа.
— Это здорово, — сказал Рамон, надеясь, что ответ правильный. — Это здорово, просто замечательно, спасибо тебе, что дал мне зацепку.
— Что ж, ты нравишься мне, Рамон, — сказал легавый, а потом сделал нечто такое, чего Рамон никогда в жизни не ожидал от меднолобого экс-десантника вроде этого парня: тот положил свою левую ладонь на мошонку Рамона и начал поглаживать ее прямо перед детишками на игровой площадке и всеми, кому бы вздумалось поглазеть. Он мягко водил рукой по часовой стрелке, его ладонь двигалась назад и вперед, вверх и вниз по маленькому кусочку плоти, который играл в жизни Рамона важную роль с девятилетнего возраста. Дружки его отца — мужики, которых Рамон должен был называть дядя Билл и папа Карло, — сосали его по очереди. А то, что произошло затем, пожалуй, было естественной физиологической реакцией: его член начал вставать.