— Ага, ты мне нравишься, ты мне очень нравишься. Голубок, в блестящих черных портках и остроносых ботиночках — ну что тут может не понравиться? — Разговаривая, легавый продолжал полировать его конец. Он то и дело варьировал свои движения, применяя легкие пожатия, от которых у Рамона перехватывало дыхание. — И ты радуйся, Рамон, что мне нравишься, потому что на этот раз они тебя прищучили как следует. Взяли с поличным. Но знаешь, что тревожит меня? Леффингуэлл и Брюстер — легавые, которые тебя взяли, — сегодня утром смеялись в участке. Они смеялись над тобой, и это было нормально, но у меня есть такое подозрение, что они смеялись надо мной, а это уже совсем не то. Мне не нравится, когда надо мной смеются. И обычно я этого не спускаю. Но сегодня утром мне пришлось им спустить, и теперь я собираюсь стать твоим лучшим другом — я откажусь от обвинений в наркоте, даже несмотря на то, что у тебя нашли мою гребаную кредитку. Догадываешься почему?
Снова мимо них пролетела летающая тарелка, преследуемая по пятам немецкой овчаркой, но на этот раз Рамону Сандерсу было не до нее. Под рукой легавого он был напряжен, как забитый в шпалу железнодорожный костыль, и смертельно испуган, как мышь в когтях у кота.
Рука легавого сжала его конец, на этот раз посильнее, и Рамон издал хриплый стон. По его коже цвета кофе с молоком струился пот; усы стали похожи на мокрую мочалку.
— Догадываешься почему, Рамон?
— Нет, — выдавил тот.
— Потому что женщина, выбросившая кредитку, моя жена, — жестко сказал Дэниэльс. — Вот почему, как я полагаю, Леффингуэлл и Брюстер смеялись. Она берет мою кредитку, пользуется ею, чтобы вытащить несколько сотен из банка, — деньги, которые заработал я, — а когда кредитка всплывает, она оказывается у глистоноши по имени Рамон. Еще бы им не смеяться.
«Пожалуйста, — хотел выговорить Рамон, — пожалуйста, не делай мне больно, я скажу тебе все, что пожелаешь, но, пожалуйста, убери свои ручищи». Он хотел сказать все это, но не мог произнести ни слова. От страха его задница сжалась так, что могла бы удержать в себе ведро воды.
Легавый наклонился к нему ближе, так, что Рамон почуял в его дыхании запах сигарет и виски.
— Теперь, когда я поделился с тобой, я хочу, чтобы ты поделился со мной. — Поглаживание прекратилось, и сильные пальцы Дэниэльса ухватили гениталии Района через тонкую ткань штанов. Силуэт его восставшего пениса был ясно виден над рукой легавого; он выглядел, как игрушечная бита, которую можно купить на лотке сувениров в бейсбольном парке. Рамон чувствовал силу этой руки. — И лучше тебе рассказать все как на духу, Рамон. Знаешь почему?