«В самый раз», — заявил он. Прекрасно, что весь последний обряд совершает лишь один человек. Разве было бы лучше, если бы ватага каменотесов суетилась вокруг надгробной плиты, натыкаясь на руки друг друга в неуклюжей попытке выбить на ней эпитафию человечеству? Или же шайка писак бесконечно спорила бы над некрологом Адамову роду, пихаясь и тычась во все стороны, словно футбольная команда без тренера?
Нет, так гораздо лучше — один человек, переживающий блистательную агонию, один голос, произносящий последнее слово, ставящий точки над «i», а затем прощание с господством человека, исполненное пусть и не в возрождающих к жизни, но искусных стихах.
«И этот человек я, я этот голос! Благословленные этой финальной возможностью, только одни мои слова, без миллиона других, сливающихся с ними, только мои строки звенят в вечности, и некому их прервать».
Он вздохнул и снова принялся писать.
И чтобы стать по-настоящему особым.
Уничтоженье всех других людей
По…
Он тревожно вскинул голову — с другой стороны захламленной долины донесся некий звук.
— А? — пробормотал он. — Что такое?
Он заморгал, всматриваясь покрасневшими глазами, наклонил голову набок, сощурился. А потом его нижняя челюсть начала опускаться все ниже и ниже, пока рот не превратился в жерло потухшего вулкана.
По долине ковылял человек и махал ему рукой. Он смотрел, как зола поднимается клубами вокруг хромающего человека, и его разум вдруг совершенно онемел.
Представитель его вида! Товарищ, еще один голос, который можно услышать, еще один…
Человек дохромал поближе.
— Друг! — выкрикнул незнакомец в изумлении.
И внезапно, когда он услышал, как этот голос вторгается в угрюмую тишину, в мозгу поэта что-то щелкнуло.
— Я не позволю себя ограбить! — закричал он. И выстрелил человеку точно между глаз. После чего отошел от обмякшего тела и прошагал про раскаленной земле к другому валуну.
Он сел, закатывая рукав. И перед тем как снова склониться над работой, он крутанул пальцами пустой барабан.
«Что ж, — вздохнул он, — пережить подобный момент одному, остаться с величественной, сияющей судьбой наедине — это того стоило».
«Сонет сожженной планете», — начал он…