Глядя на этих детей, Антонида Галактионовна иной раз с улыбкой говаривала соседке:
— А вот моему Алексаше и невеста готова: что ты на это скажешь, матушка Анна Семеновна?
Анна Семеновна тоже улыбалась и отвечала:
— А что же… и впрямь, родимая, чего же лучше?
Дело действительно казалось совсем подходящим и возможным. Пройдет еще год, другой, придется разлучить Алексашу с Настей. Он совсем вырастет, да и она подрастать станет. Ему не место будет с бабами, а ей непристойно станет так бегать на свободе, как теперь, пока она еще малютка. Замкнется она в тереме, в четырех стенах, в редких случаях показываясь на людях, будет закутана фатою. И так, незрима мужскому глазу, расцветет своею красою девичьей. Ну, а затем… Залесские зашлют сватов…
Так могло бы кончиться дело, но случилось иначе.
Между соседями, дружившими сначала, вдруг пробежала черная кошка — и смешно сказать, но нельзя правды утаить — причина всему заключалась в черной курице. Курица эта принадлежала Чемодановым и повадилась через плохенький заборчик, отделявший в то время соседский сад, перелетать к Залесским. На беду, Никита Матвеевич в глубине сада огород устроил и так как в свободное и теплое время любил заниматься этим делом, ежедневно хаживал глядеть, хорошо ли подрастают его овощи… Как ни придет, а черная курица тут как тут: роет землю, вырывает коренья, учиняет превеликую обиду хозяйскому сердцу. Прогнал Никита Матвеевич черную курицу раз, другой и третий, а она все возвращается и с каждым разом все больше и больше вреда его овощам наносит. Не стерпел он, разгорелась в нем душа, завидел он через забор соседа, величественно прогуливавшегося по своему саду, и не своим голосом закричал ему:
— Алексей Прохорыч, а Алексей Прохорыч!
Тот подошел к забору все с таким же величественным видом.
— Здравствуй, Микита Матвеич, как Бог носит? Давно не видались, — важно проговорил он.
Но Залесский был вне себя.
— Да что тут здравствуй, а вот как это ты твою курицу ко мне пускаешь…
— Какую курицу? — изумленно осведомился Чемоданов.
— Какую! Известно какую, черную, будто не видишь… Что же это ты мне, соседушка, в досаду, на смех?! — кричал Залесский.
Чемоданов вспыхнул, но все еще продолжал сохранять важный, степенный вид.
— Да чего ты кричишь, — проговорил он, — тебе на меня кричать не приходится; коли хочешь говорить, говори толком, а то болтает человек невесть что. Какая там тебе еще далась курица?
— Да вот ведь ты видишь — она мне весь мой огород изрыла, кажинный день залезает и роет, а ты тут вон ходишь, ходишь…
Чемоданов пожал плечами.