Молодые люди отправились на квартиру, которую всегда нанимал Оболенский и которая, как князь знал, уже ждала его.
— Где лавр да мирт, а тут квас да спирт, — пробормотал князь Федор, обозревая раскинувшееся перед ним пространство города.
Стоило оглянуться по сторонам, и становилось заметно, что европейская цивилизация осталась далеко позади. Хотя Петербург был имперской столицей, но то, что находился он в России, накладывало свой отпечаток на это творение державной воли. И дело было даже не в том, что город как-то особенно отличался от своих европейских собратьев. Нет. Люди, ходившие по его улицам, атмосфера — все было другим. По лицу Эйленгофа почти ничего нельзя было прочесть, кроме одного: страдания по оставленной чистенькой и аккуратной, мощеной и черепичной родине.
Но оставим молодых людей разбираться со своими впечатлениями и устраиваться на новом месте, а сами обратимся к Наташе. Войдя в богатый дом Семена Нарышкина, украшенный, как ему и подобало, со всей возможной роскошью, доступной и необходимой столь высокородному семейству, она обомлела. Итальянская вилла и вполовину не была так роскошна, как этот петербургский дом. Да что там! Это был не дом, а истинный дворец.
Навстречу им вышел хозяин. Он крепко обнял племянника и едва не расплакался. Потом посмотрел на Наташу и, улыбнувшись, сказал:
— Рад видеть тебя в этом доме, Наталья Васильевна. Надеюсь, что жизнь здесь принесет тебе удовольствие и счастье, — добавил он несколько печальным тоном.
Девушка нерешительно приблизилась к высокому и мощному старику и сделала реверанс.
— Ну что за обычай такой — реверансы деду делать? — рассмеялся Семен Петрович. — Дай обнять тебя, внучка!
Затем Семен Петрович стал расспрашивать ее о дороге, о жизни в Италии и удовлетворенно кивал головой на ее ответы.
— Да ты по-русски говоришь лучше многих столичных дам. Это хорошо, — сказал Семен Петрович.
— Ну чем еще в чужих землях было заниматься? — сказал Василий Федорович. Хочешь не хочешь, говорили мы по-русски, иначе совсем бы уже все позабыли и стали чистыми итальянцами.
Наташа была смущена и одновременно обрадована всем происходящим. До сей поры из родных людей знала она только отца своего, а теперь вот у нее появляется дедушка, а там поди еще кто сыщется. Отец же говорил ей, что в России имеет много родни.
— Совсем ты не похожа на здешних девиц, — сказал Семен Петрович.
— Ну как же ей быть на них похожей, — ответил Василий Федорович. — Она чистая итальянка.
— Только не по лицу, — возразил Семен Петрович. — В ее чертах я вижу другие, — задумчиво добавил он.