— Мое — Карпов Турин. По отечеству Романович... — Карпов заглядывал через плечо писаря в книгу — прочитать хотел, кто там записан перед ним, — тогда он, может, хоть что-нибудь бы сообразил насчет этой писанины. Но книга была открыта на новой странице...
— Турин... Карп... Романович... — бормотал уполномоченный, записывая. — Так, Карп Романович.
— Не Карп, а Карпова. Карп — то рыба есть такая, а я Карпова,— поправил он писаря.
— Правильно — Карп, — уверенно и безразлично проговорил уполномоченный.
— Пиши, как знаешь, — Карпов отвернулся. — Хоть горшком зови, абы в печь не сажали. А только у меня и в пачпорте написано: Карпова.
— Ладно. Это не важно. Так, значит, один?
— Один. Сказал же. — Карпов окончательно обиделся на этого представителя поссовета, не понравился он ему: строит из себя начальство, с портфелем ходит, а толком ничего не объяснит, что к чему. И водочкой попахивает — кто-то, наверное, уже угостил. Можа, и мне предложить ему? На всякий случай. Все добрее будет, — соображал Карпова. — Только как к нему подступиться о этим делом? Не сплоховать бы, сурьезный дужа...
Выручила Ульяна. Словно подслушала мысли мужа, подошла и запросто сказала:
— Мы ишо не обедали. Дак, можа, пообедаем, а потом уже и балакать будете? Наверное, цельный день ходите, проголодались?..
— А и то!.. Давайте? — обрадовался Карпова.
Не поднимая головы, уполномоченный проговорил:
— Спасибо, не голоден.
— Вольному воля, — сказала Ульяна и осталась стоять рядом. Карпов скосил на нее глаза, успокоил: Ладно, мол, пусть...
— Значит, один? — переспросил писарь.
— Один, сказал же. Врать буду, что ли, — Карпов окончательно обиделся на уполномоченного и решил держать себя независимо: видали мы таких, бояться мне нечего, что я — украл того поросенка? Осмелел, спросил: — А для чего все это?
Уполномоченный не ответил, спрашивал свое:
— Возраст?
— Возраст?.. С одна тысяча восемьсот девяносто шее того... Значит, это будет...
— Что с одна тыща восемьсот девяносто шестого? — поднял голову писарь.
— Что-что? — Карпов сердился.— Ульян, достань мой пачпорт, он, кажись, в угольнике лежит.
— Я спрашиваю: возраст поросенка.
— Так бы и говорил, а то... — ворчал Карпова, а сам соображал, что сказать. И смекнул — не говорить правду, на всякий случай занизить возраст поросенка: с малого и спрос малый. И скостил три месяца: — Да скольки ему? — оглянулся на жену. — С месяц ему, наверное, не боле... А можа, и меньше. На базаре покупал, при рождении не присутствовал. Как сказали мне, так я и считаю. Пиши — месяц.
— Только без вранья.