Давно забыто мыло,
И волосы у нас
Длинней, чем хвост кобылы,
Грязней во много раз.
В бельишке темносером
Стадами ловим вшей
И, если нужно, серы
Достанем из ушей.
— Это м-мысль, — глубокомысленно заметил Зуммель. — Надо написать статью о новых военных ресурсах серы. А дальше что?
— Дальше, осмелюсь доложить, будет такой припев:
Нам в России удовольствий очень много,
Есть тут все, о чем тревожится душа:
И простая и воздушная тревога.
До чего ты, наша служба, хороша!
А дальше так:
Для сердца не находим
Зовущих женских лиц.
В кино теперь не ходим,
Не тискаем девиц.
А музыка бывает —
Земля гудит сама.
Когда нам так сыграют,
В момент сойдешь с ума.
А теперь опять припев, — сказал Швейк, и они грянули хором: «Нам в России удовольствий очень много…»
Запыхавшийся капитан Краузе вбежал в комнату, когда Зуммель уже вполне освоил мотив и энергично вторил Швейку. В первую секунду комендант обрадовался, видя, что его таинственный денщик веселится. Ему показалось, что это хороший признак, и он тихо остановился в дверях, чтобы не перебивать:
Певцы его не замечали — ими овладел художественный энтузиазм.
Швейк изображал хор. Он прямо сидел на стуле и добросовестно орал, разевая рот гак, будто хотел проглотить дирижера. А Зуммель стоял на столе и, равномерно покачиваясь, дирижировал бутылкой. Третий куплет был исполнен с большим блеском:
В ботинках ноги вязнут,
Не вытащишь ступни,
Давно дерьмом и грязью
Наполнены они.
Нас при любой походке
Забрызжет до бровей,
И нечем только глотки
Нам промочить, ей-ей!
Только теперь до капитана дошел издевательский смысл песенки. Краузе похолодел. «Ловит, — подумал он. — Этот хитрюга Швейк его проверяет. Прикинулся дурачком, споил и заставил петь: Ну, теперь пропал бедняга Зуммель!» И, движимый состраданием, он кинулся к редактору.
— Господин обер-лейтенант, — крикнул он, — прекратите сейчас же!
Зуммель, не слезая со стола, подмигнул капитану и пропел:
— Я перестать не в силах, я очень петь люблю! — И тут же изящным взмахом бутылки он пригласил Швейка продолжать.
Швейк тоже подмигнул капитану и грянул:
За то, что мы здесь тлеем,
За этот героизм
Пока мы шанс имеем
На грипп и ревматизм.
Проклятой мелкой дрожи
Не в силах мы унять,
И нас никто не может
Утешить и понять!
Нам в России удовольствий очень много,
Есть тут все, о чем тревожится душа:
И простая и воздушная тревога.
До чего ты, наша служба, хороша!
Краузе забыл об осторожности и бросился к обер-лейтенанту.