Подняв трубку, Пшенин услышал вроде бы и знакомый, но странный, словно из трехлитровой банки, голос:
– Отда-а-й золото-о па-а-ртии-и!.. – и тут же в трубке раздались гудки.
«Что такое? В чем дело? – запаниковал он и спрятал золотые часы с дарственной надписью: «От тарасовского обкома КПСС» под половицу.
Не успела улечься гоблиновская пыль, как из ее недр вынырнули покачивающиеся, стройные ряды шалопутовских алкашей, обсуждавших новых своих товарищей.
«Слабаки! – было общее мнение. – Попадали… всю компанию развалили».
Слушавший дедовы частушки Джинн, заметив через щели забора небритую, благоухающую чем-то тошнотным веселую кавалькаду, с удивлением отметил, что никто больше не трясся и не дергался.
– Они победили болезнь Паркинсона!.. – потрясенно произнес он, обращаясь к четвероногому приятелю.
Тот ловко запрыгнул на пенек и выглянул из-за забора.
– Ва-а-у-у! – поразился Джонни.
– К завтрему опять захворают, ети их в колено мать, – поняв, о чем речь, высказал свою точку зрения дед Пашка, с чувством распахнув меха гармони.
Никто из них не обратил внимания на стоявшую за стволом дерева высокую, запахнутую в брезентовую плащ-палатку фигуру с длинным пучком темных волос, свисающих с макушки за ухо.
Маленькие черные глазки злобно глядели из-под нависших надбровных дуг на музицирующего деда Пашку.
«Если бы не те двое!..» – зловеще подумала фигура, удаляясь от дедовой избы. Открыв дверь побеленной украинской хаты с соломенной крышей, неизвестный юркнул в темноту сеней, задев широкими полами плаща таз, который загремел, упав на пол.
«У-у-х! Как мне жутко! – подумал человек в плаще, раскрыв еще одну дверь и проходя в комнату. – Как же я ненавижу этих гармонистов… Как ненавижу… – достал бутыль с горилкой и сало. – Играют и играют, игра-а-ют и игра-а-ют», – схватив нож, развалил надвое наглющего таракана. Блаженно вздохнул и пошинковал его на мелкие дольки. «Как это приятно», – смахнул ладонью изрубленную жертву на пол и этим же ножом отрезал себе ломоть сала, плеснув затем в стакан горилки. «Ну-у! Пусть у москалей чешется!» – залпом осушил стакан, замер, через минуту ожил и проглотил половину ломтя, вытерев жирные пальцы о пучок волос на бритой башке, пожалев пачкать месяц назад стиранный рушничок. Откинувшись спиной на стену с клочками обоев, продекламировал:
– Бедному-у зайчику… тр-р-амвайчиком перерезало но-о-ж-ж-ки… Нет! Не смо-о-жет скакать по дорожке-е, – забалдел человек в плаще, с интересом наблюдая, как в углу над головой забилась в паутине муха.
«Давай, давай, где ты, душегу-у-б? – мысленно стал звать паука. – А вот и он!» – сердце радостно застучало.