— Здравствуйте! — вежливо улыбнулся я. — Понимаю, что незваный гость хуже разбойника, но, может, уделите мне немного времени?
Хозяин пошевелил белыми лезвиями губ и внятно, с мягким акцентом азиата произнес:
— Прошу в дом, мил человек! Гостям я всегда рад.
Он пропустил меня в веранду, прикрыл входную дверь. И, ступая легко, как юноша, последовал за мной.
Прихожая. В деревенских хатах она же — и светелка. В хате жарко натоплено.
Я не успел переступить порог, как навстречу вальяжно выплыла серая кошка, ленивая, как разжиревшая домохозяйка. Подошла и легла у самых моих ног. Пришлось переступать.
В комнате — обычная сельская обстановка — топчан, стол, три стула. В углу — столетний комод, на нем — допотопный ламповый телевизор. В противоположном углу — тумбочка, покрытая белой кружевной скатертью. Над ней висит большая икона Спасителя, прибранная вышитым украинским рушником. Перед иконой горит лампада, покачиваясь на почерневшей цепочке, прибитой гвоздем к потолку.
До одури пахнет травами. Кажется, это чабрец и полынь. Да вот они, травы! Их целая охапка, засушенных, разбросана возле тумбочки.
— Садись, пожалуйста! — старик пригладил волосы смуглой, жилистой рукой. И на миг исчез в соседней комнате, должно быть, кухоньке.
Появился оттуда с чайником в одной руке и чашками — в другой. Поставил на стол.
— Будем пить чай! С травами, — растянутые губы старика, вероятно, означали улыбку.
Я присел на стул, снял с плеча сумку и опустил у ног.
— Мне неудобно тревожить вас, но говорят…
Он суетливо махнул рукой:
— Знаю, знаю, что обо мне говорят!
— Простите, как мне вас величать? — почтительно осведомился я, принимая из рук деда чашку с красноватым дымящимся варевом, которое наполняло комнату густым, ни с чем не сравнимым ароматом.
— Я Устин! Алтай знаешь? Я оттуда приехал, — старик неторопливо набивал большую деревянную трубку чем-то серым, доставая его щепотками из кожаного кисета, пристегнутого булавкой к поясу. Серое вещество напоминало табак, смешанный с измельченными травами.
— Тут у меня сестра Авдотья жила. Она замужем была за мужичком из этих мест. Лет пять назад схоронила его. А теперь и сама… Далече ехать к вам, ой, далече, сынок!
Дымок из раскуренной трубки Устина не имел запаха. Во всяком случае, он не перебивал аромата травяного чая.
— Что вы курите, дедушка?
Он держал тяжелую трубку в своих крепких зубах и медленно помешивал ложечкой красноватое варево.
— Табачок да коренья всякие. Это мне душу молодит. Полвека курю уже.
У меня на языке все время вертелся один вопрос и, помявшись, я, наконец, решился задать его: