— Как тебя величать-то, человече? — спрашивает он погодя.
— Иваном! — отвечаю, поспевая за его быстрым, хоть и нешироким шагом.
Приблизившись к возвышенности, останавливаемся у ее подножия.
Мой провожатый начинает инструктаж:
— Сейчас мы немного поднимемся в гору. Увидим грот. Там сыро и зябко. И запах, думаю, тебе не понравится. Но не обращай внимания и смело иди за мной. Да повнимательнее смотри под ноги. В гроте — полутьма, а кругом — острые камни.
Минут пять длиться подъем. На середине пологого склона пригорка показывается жерло узкого грота. Из него веет гробовым холодом. Я оборачиваюсь и смотрю туда, где должен находиться Устин. Его фигурка на фоне зелени еле различима. Но вижу: он там, сидит у дерева. Дальше, куда ни кинь глазом, травяные ковры лугов, редкие деревца и кустарники да бесчисленные стада овец и крупного рогатого скота. Только с одной стороны, в синей дымке дали можно рассмотреть ровные ряды деревьев. Это, похоже, сады.
— Где все-таки мы сейчас находимся? — спрашиваю у Макара, который стоит и, заслонив рукой глаза от слепящих лучей солнца, смотрит в ту же сторону, что и я.
— На поверхности земли, где же еще?
— А что это за места?
Макар хихикает, издавая хлюпающие звуки:
— Ну, скажем так, это наши угодья, наше подсобное хозяйство.
— Чье хозяйство? — уточняю я.
— Обитателей ада! — сообщает он громко и весело смотрит на меня.
— И это ваши стада и сады?
— Должны же мы чем-то питаться или как? — опять хихикает мой провожатый. — Ладно, Иван, пошли!
Заходим в грот. Низкий свод, узкий проход. Нас обволакивает сырая полутьма.
— Обопрись на мою руку! — велит Макар.
Медленно пробираемся внутрь. Вскоре грот становится значительно шире и выше. Прибавляется света. Справа, в серой каменной глыбе замечаю красную железную дверь. Макар подводит меня к ней, берется за ручку — мутно поблескивающую медную болванку. Раздается скрежет, лязг, и тяжелая дверь медленно открывается.
— Это один из входов на первый горизонт, — поясняет Макар.
Из внутренней стороны эти врата ада такие же красные, как и снаружи. Мы ныряем в темноту. По ребрам бьет холод, по мозгам — смрад. Могильный холод и жуткий смрад, как от разлагающихся тел. От него слезятся глаза, першит в горле.
— Что за ужасное зловоние? — закрываю нос своим надушенным кем-то из моих дам носовым платочком, потому что еще немного и меня стошнит.
— Рядом склад шкур, — Макар, как ни в чем не бывало, бодро шагает в полутьме коридора.
— Каких шкур? — допытываюсь я.
— Снятых со скота, а также с мертвых и живых чертей, — бесстрастно объясняет Макар. — У нас так казнят провинившихся — живьем сдирают шкуру.