«Степь да степь кругом…» — песня почему-то не пелась, и командир третьего взвода третьей роты отдельного мотострелкового батальона Степа Сарычев умолк и эту самую степь окинул взглядом. Зрелище не радовало. Зорким глазам лейтенанта были отчетливо видны бесчисленные вышки оцепления с туго натянутой между ними шатровой колючей проволокой, которые неумолимо уходили за горизонт и превращали степь в огромную охраняемую зону. Внутри периметра пролегала железнодорожная ветка, по обеим сторонам которой ровными рядами расположились побеленные известкой бараки, а где-то глубоко подо всем этим, похоже, раскинулся целый подземный город. Смотреть на сооруженное руками зэков великолепие было скучно, и Степа перевел взгляд на небо, такое же голубое, как глаза его Алены, и, вспомнив о молодой жене, едва успел улыбнуться, как его тут же окликнули:
— Лейтенанта Сарычева к командиру роты.
Капитан только что вернулся от комбата с постановки боевой задачи и отдал приказ своим командирам взводов без предисловий: по сигналу красной ракеты им надлежало поотделенно в составе роты совершить пеший марш-бросок и выдвинуться в квадрат А, — ротный ткнул заскорузлым пальцем в карту и неожиданно добавил:
— Если что не так, звезды наши встанут раком, это уж как пить дать.
Сказал и взводных отпустил, не договорив самого главного, — что минут двадцать назад комбату вручили пакет с красной полосой и ничего хорошего это никому не предвещало.
Примерно через час по внутренней связи моложавому майору, принявшему свой батальон совсем недавно, скомандовали странное: «Шлюзы открыть». Комбат получение приказа подтвердил и дрожащими пальцами сейчас же начал распечатывать конверт, за несвоевременное вскрытие которого полагалась высшая мера, а уже через мгновение закричал бешено:
— Ракету!
Между тем солнце поднялось совсем высоко, и под его палящими лучами бежать с полной боевой выкладкой было тяжко. Глаза заливал пот, сапоги вдруг стали непомерно тяжелыми, и через пару километров лейтенант Сарычев заметил, что взвод его начал растягиваться. Очень уж не хотелось Степе, чтобы две его звездочки встали раком, а потому, громко выругавшись, кинулся он к еле тащившемуся третьему отделению, чтобы командира его помножить на ноль, и внезапно встал как вкопанный.
Ему показалось, что солнце на небе потухло, а что-то в тысячу раз более яркое зажглось за его спиной, ослепляя солдат и делая их тени ощутимо реальными. В то же мгновение инстинкт заставил его броситься в степную пыль и, обхватив голову руками, замереть не дыша, а по земле, как по морю, уже побежали невиданные волны, и раздался звук, по сравнению с которым гром был подобен комариному писку. Зажмурившись до боли в глазах, Степа плотнее вжался в землю в ожидании чего-то еще более ужасного, и наконец, сметая все на своем пути, налетел ураган. Чудовищный по силе ветер разметал людей, как прошлогоднюю листву, ломая им кости и разрывая легкие, а оставшиеся в живых еще не знали, что лучше бы им было погибнуть сразу.
