Опять валил снег, и майор вдруг ощутил, как ему все обрыдло — зима эта бесконечная, служба опостылевшая, домашний бардак, события дней последних… «Не размякай, — сразу одернул он себя, — каждый получает то, что заслужил, если хочешь остаться человеком, то встречай каверзы судьбы достойно». Вот так, вроде бы полегчало, и Александр Степанович отправился восвояси. Без всякого удивления обнаружив, что ни денег, ни ключей у него не взяли, он приобрел в ларьке подходящую коробку и, поднявшись домой, положил в нее мешок с кошачьими останками. Потом спустился к машине, достал из багажника лопату и долго долбил намертво смерзшуюся землю, удивляясь собственному спокойствию и сосредоточенности. Наконец Сарычев присыпал маленький холмик снежком и, на мгновение крепко зажмурившись, словно стараясь забыть это место навсегда, не спеша двинулся домой. Там он долго наводил порядок, зачем-то оттаял работавший неизвестно для чего холодильник и в конце концов воплотил в жизнь давнишнюю свою мечту — присобачил в опустевшей комнате большой боксерский мешок.
Был он сделан из толстой кожи, весил центнер и назывался боксерским весьма условно — лупить по нему можно было руками и ногами. Александр Степанович надел «блинчики», чтобы не изодрать свое сокровище раньше времени, и досталось мешку изрядно: все, что было у майора на душе, вылилось в каскаде мощнейших ударов, особенно хорошо удавались Сарычеву диагональные разноуровневые атаки типа левая рука — правая нога. Минут сорок звонко и сухо общались снарядные перчатки со снарядом, а негодующие соседи снизу раздраженно стучали по батарее. Наконец обессиленный Сарычев, угомонившись, пошел под душ.
Помывшись, он достал из-под ванной коробочку, вытащил оттуда что-то завернутое в тряпку и, размотав ее, взял в руку пистолет Макарова. В тусклом свете лампы блеснула гравировка: «Лейтенанту Сарычеву А. С. за героизм и личное мужество», — да, написано коротко и со вкусом. Помнится, еще министр-взяточник Щелоков подарил — упокой, Господь, его беспокойную генеральскую душу, — и было тогда обидно, лучше бы звезду дали раньше срока. «Нет, все что ни делается — к лучшему», — прошептал Александр Степанович, не спеша патроны протер, снарядил обойму и, проверив затвор, пошел спать.
Заснуть, несмотря на усталость, он не мог долго, потому что с телом происходило что-то странное. То откуда-то из глубины накатывали волны нестерпимого жара и майор, скидывая с себя одеяло, весь покрывался испариной, то уже через минуту пот становился ледяным, и, щелкая зубами от холода, Сарычев проклинал свое путешествие в багажнике, полагая, что простудился именно там. Наконец, только под утро, он задремал, и его сознание очутилось где-то посредине — между сном и бодрствованием.