Он широко улыбнулся и проговорил с восхищением:
— Как это вы все так интересно описываете. Значит, писатели пишут штампами?
— Не всегда, но часто.
— Надо же. А я думал, что книги пишутся по-другому. Я думал, что когда вы описываете убийцу, вы пытаетесь влезть в его шкуру и для этого вынимаете из своей души всю мерзость, которая скопилась там за долгие годы.
— Хорошие писатели так и пишут, — согласилась Настя. — Но хороших писателей мало. Мы же с вами говорим об обычных беллетристах. О тех, кто ублажает публику залихватскими остросюжетными романами, не имеющими ничего общего с жизнью.
Гуськов внимательно посмотрел на Настю.
— Вы очень интересный собеседник, Анастасия Сергеевна, — сказал он. А как, по-вашему: может злой писатель правдоподобно описать чувства добрых людей?
Настя чуть приподняла брови.
— Странный вопрос. Но я думаю, что да, может.
— Интересно как? Ведь сам-то он злой.
— В каждом человеке есть что-то доброе. Даже в самом отъявленном негодяе.
— Так-так, — кивнул Гуськов. — Оч-чень интересно.
Что-то было в его голосе. Что-то такое, что заставило Настю внимательнее вглядеться в его лицо. Абсолютно невыразительное, не уродливое и не красивое, не полное и не худое. Такое встретишь в толпе, скользнешь взглядом и тут же позабудешь навсегда. Пожалуй, лишь глубоко посаженные глаза и высокий лоб с залысинами придавали ему хоть какую-то определенность.
На вид начальнику охраны было лет сорок пять. Глаза его, серые, спокойные, были словно подернуты непроницаемой дымкой.
— Ну, а, положим, если писатель сам маньяк, — снова заговорил Гуськов. — Сможет маньяк описать душевный мир хорошего, богобоязненного человека?
— Маньяки не становятся писателями, — ответила Настя. — Писатель всего лишь описывает. А маньяки предпочитают не описывать, а действовать.
Гуськов вздохнул.
— Черт, как же все это приятно, — сказал он вдруг.
— Что приятно? — не поняла Настя.
— Приятно говорить с умным человеком на умные темы. Знаете, Анастасия Сергеевна, я очень долго был этого лишен.
— Правда?
— Да. Я всю жизнь проработал в пенитенциарной системе. Охранял зэков, был замначальника тюрьмы. А после отставки пришел работать сюда, в психиатрическую клинику. — Гуськов усмехнулся. — Сами понимаете, с зэками особо не поговоришь. Да и с психами — тоже.
Вдруг он изменился в лице и торопливо добавил:
— Я, конечно, не имел в виду вас, Анастасия Сергеевна. Просто неуклюже выразился.
По лицу Насти пробежала тень.
— Ничего страшного, — проговорила она. — А теперь… я хочу отдохнуть. Вы ведь не против?
— Нет. Конечно, нет.
Гуськов поднялся с кровати.