– Ты чего орешь? – опять просачивалось в его правое ухо… и он сипел сдавленной грудью:
– Может, услышат…
– …..я…
– Может, и так… Иван, рукой пошевелить можешь?
– Нет… – донеслось после долгой паузы, – не могу… даже пальцем…
– И я…
– Вот… какая………ина, понимаешь, вышла…
– Висок в затвор упирается… Иван… Иван… не молчи…
– Тяжело… Ты умеешь молиться? Соломон… Соломон, что молчишь?..
– Умею…
– Давай…
– Ты все равно не поймешь…
– Не пойму?.. А мне зачем?.. Лишь бы он понял… попроси у него, чтобы заметили нас… чтобы вытащили……на все воля божья…
– Не надо… Это же он и сделал, раз на все воля его…
– Соломон, ты что до войны делал?
– Учил детей…
– Смотри! Не довелось спросить… И ты? Похож… на учителя…
– А ты?
– Русскому языку, с пятого по десятый…
– Вот откуда ты русский так знаешь… обороты разные… А я математике учил, с восьмого по десятый…
– А откуда молиться умеешь…
– В хедере учили… дышать больше нечем… все…
– Не молчи… задохнешься… Ты винтовку боднуть можешь…
– Нет.
– Соломон… Соломон…
– Перестань орать… сейчас ночь…. не надо людей беспокоить…
– Не могу… обидно… – слова Ивана скукожились, как листья.
– Порадуйся за старшину Суслова – ему дешево обойдутся наши похороны… даже могилу копать не надо…
– Перестань! Читай, если знаешь, читай пока не позд… – он поперхнулся словами и затих.
– Борух ато а-дей-ной э-лэй-хэйну мэлэх хоэйлом ашер кидшону бмиц-вейсов вцивону лэхадлик нейр шэл шабос кэйдэш… [1] – голос Соломона еле пробивался к товарищу через полметра грунта, разделявшие их.
– Молись, молись, – повторял Иван вслед непонятным словам товарища.
Они не знали, что их откопали… не знали, кто это сделал, и почему… То ли в тот момент, когда солдат наступил на клочок земли, под которым покоилась голова Соломона, он услышал молитву, чуть укоротил шаг из-за этого и зацепился за штык его винтовки, торчавший прямо вверх, как преддверие будущего обелиска, то ли Б-г услышал подземную молитву и натолкнул сапог солдата на этот штык… Да и то, будь за его плечами винтовка, не стал бы он откапывать эту, а вот поди ты… Что толкнуло его, голодного и злого, еще больше обозлиться и воткнуть лопатку рядом со штыком в склон оврага, и начать отбрасывать рыхлую, мокрую, податливую землю?..
Оба его «трофея» лежали, вытянутые в струнку… У одного винтовка, у другого под животом, полбуханки черного хлеба в холщовой тряпице… Оба были теплые еще и вроде бы еле дышали ртами, полными земли, когда их перевернули на спину…
Драпали все без строя и порядка, и кромсали их немцы и сверху, и минометами… в верхний край оврага мина и угодила… Мимо цели и без дела, пущенная так просто – для звука… а их засыпало срезанным краем земли… И немного ее было… может две полуторки, да и то не с верхом, а притоптало так, что и ругнуться, как следует, воздуха не хватало… И контузило-то их не очень сильно… проще сказать, по фронтовым меркам: ерунда… только при свисте мин они после того, как их в часть опять вернули, ни за что не бросались, как прежде, на землю, а врастали в нее так, что никакой силой не согнешь… Крикни: «Воздух!» – лежат в любой грязи, что тюфяки, только вытряхивай, а на миномет… столбняк на них нападал…