Поляна, 2012 № 01 (1), август

Так задумал Творец.

Всё сбылось: этот взлёт

белой птицы и мёд

наших слов, наконец

пожелавших ложиться строкой,

чуть небрежной, как вздох,

как шептанье впотьмах

той воды ключевой.

Пой же, сонная птица,

как заплакали сосны в бору,

как метнулась в нору

рыжим всплеском лисица,

как испуганный вечер

полыхнул, задохнулся, притих,

и о том, что в объятьях твоих

пропадаю навечно.

Случайное смещение погод,

неровное дыхание туманов,

чередованье штилей и невзгод,

небрежность истин, суета обманов.

Всё изначально, всё живёт во мне:

тревожит, изменяется и длится,

и где-то в глубине, на самом дне,

тревога потаённая теснится.

Пускай ещё не явны холода, —

неумолимо времени смещенье.

Слоистая прохлада, как вода,

целебна и чиста, как на Крещенье.

Послушай воркованье голубей:

там только о любви и о погоде,

и я тебе напомню о себе

звучанием эоловых мелодий.

Всё остальное – сплетни и навет.

Войне меж воробьиными мирами

уже давно конца и края нет:

кто не убит – унижен или ранен.

А осень утекает вдоль дорог…

Торопятся озябшие рябины

краснеть кистями. Отчий край продрог

от голых крон до самой сердцевины.

Костры погасли, сгинули дымы,

бесшумно осень закрывает створы,

слетает первый снег, и только мы

о вечном продолжаем разговоры.

Брату моему Виктору и его сверстникам,

изведавшим рабства немецкого.

Я – ОСТ 3468. ОСТ потому, что я русский. Мне от роду 14 лет. Во мне страх и глухая тоска. И тяжелая слабость в ногах.

Я тележку качу по проходу меж гудящих прессов. В тележке моей тяжеленной обрубки стальные – листовые отходы работы прессов.

А вокруг меня немцы. За прессами стоят тоже немцы. Это «Фольксваген», завод.

Мамка родненькая, тут Германия самая страшная!

По проходу за мной ходит с палкой хохол-полицай, надзиратель мордастый. Я боюсь его палки! Бьет меня без разбора. Бьет не только меня, но, мне кажется, что меня бьет сильнее и чаще других.

Бьют не только хохлы-надзиратели, но и немцы-охранники бьют.

Бьют за то, что совок к концу дня стал тяжелым и просыпался мусор железный; что, держась за тележку, я стоя уснул на секунду какую-то; что распухшие ноги я долго в колодки вдеваю; что голову поднял, и выпрямил шею, и глянул в глаза полицаю-предателю.

Бьют по самым болючим местам. Иногда просто так палкой врежет и матом покроет, чтобы сон от себя отогнать.

Под одежками-тряпками наши голые кости. И палками бьют по костям… Все по старым болячкам! Для новых болячек на наших костях уже нету места.