— В прошлый раз я сказал вам о двух опасностях, — начал он. — Вы, наверное, помните? (Я кивнул.) Так вот, их две: время и «один человек». Видите ли, я получил письмо. Оно с угрозами, и вполне реальными. О, вы даже представить себе не можете, до чего они реальны. И — близки. Если бы вы могли знать, как…
— Но, — перебил я его, — Владимир…
— Федорович, — подсказал он.
— Да, извините, Владимир Федорович. Я только хочу напомнить, что вы… то есть, может быть, вы забыли, что я совсем не в курсе… и, простите, мало понимаю.
— А разве Алексей Михайлович?..
— Что?
— Разве он ничего вам не говорил?
— Но вы же только что сказали, что для его спокойствия… что он ничего не должен знать.
— Ах, да-да, — проговорил он в задумчивости и, потянувшись к графину на тумбочке, налил воды, поднес стакан к губам, подержал у губ — то ли размышляя, стоит ли пить, то ли вообразив, что в стакане дорогое тонкое вино, — но приступил наконец маленькими глотками, после каждого причмокивая и прижмуривая глаза.
Поставив стакан, он посмотрел на меня таким взглядом, словно удивляясь, что я еще здесь. Я подумал, что он и в самом деле болен. Но он, снова «припомнив» меня, спохватившись, сказал: «Одну секундочку», низко перегнулся, потянул ящик тумбочки, в образовавшуюся щель с трудом просунул руку и осторожно вытянул оттуда листок обычного формата, положил его перед собой на одеяло и накрыл ладонью.
— Вот оно, — проговорил он значительно. — Вот оно. И в этом — все. Вы можете понять, что в этом заключается все?!
— Да что вы, Владимир Федорович, в самом деле! — воскликнул я, не скрывая раздражения и даже взбадривая его. — Я ни о какой сути не знаю, понимаете вы, ни о какой, и ваши слова…
— Да-да, простите, — успокаивающе протянув ко мне руку, проговорил он. — Но вы сейчас все, все поймете, и тогда рассеянность моя не покажется вам… Вот, — резко протянул он мне листок, будто с трудом отрывая его от одеяла, — прочтите! Вы прочтите, а потом я вам дам объяснения. Хотя это и нелегко, уверяю вас. Но — читайте!
Я принял протянутый листок, второе чужое письмо, которое я держал в руках сегодня, повертел его в руке и, ни слова не говоря, положил его на край тумбочки.
Нет, я не играл, но мне не хотелось читать: на сегодня с меня было довольно, любопытство покинуло меня. Я почему-то вдруг подумал о Марте: что я теряю сейчас впустую те самые минуты, которые бы ей были нужны.
— Вы что? — придвинулся он ко мне испуганно.
— Я не хочу читать.
— Как? Почему не хотите?
— Просто. Я не могу, и потом… — начал я нерешительно, но потом голос мой окреп: — И потом, никто не спрашивает меня, а только: это прочти, это выслушай. Но почему я должен? У меня, в конце концов, могут быть и свои дела. Но никому неинтересно… Вы… Вы вчера меня спросили, вы поинтересовались?! Нет, вы сразу мне о своем, и опять же: должен, должен. А что я должен?