Я оглядываю себя и обнаруживаю на своих плечах зимнюю мантию Рона. Капюшон отцовской мантии откинут. Значит, они искали меня ощупью, пока не нашарили — или не задели случайно, так, что он слетел с головы.
— Нам бы и в голову не пришло разыскивать тебя здесь! — продолжает Рон горячо, — одежда на месте, следовательно, из Хогвартса ты никуда исчезнуть не мог. Мы перевернули все вверх дном, даже у слизеринцев были… Знаешь, кто нам подсказал, где тебя искать?
— Кто? — равнодушно осведомляюсь я.
— Снейп! — сообщает Гермиона. Ее голос уже не дрожит, она торопливо отвинчивает крышку с какой-то фляги, вынутой из внутреннего кармана. Затем решительно вталкивает ее горлышко между моими губами:
— Пей!
Я решаю не противиться. Я не очень хорошо помню, как пришел сюда, точнее сказать, я этого просто не помню. Последним, что сохранила память, было отчетливое желание броситься вниз — и понимание, что я не имею права, поскольку являюсь надеждой этого, мать его… магического мира. Что было дальше, я не знаю. И не знаю, сколько часов я здесь пробыл — наверное, от холода я потерял сознание.
Я отхлебываю из фляжки. Резкий кислый вкус горячего зелья сводит челюсти, я не могу заставить себя сделать второй глоток, но Гермиона настойчива. Она по-прежнему держит фляжку рядом с моим лицом и терпеливо ждет. Я покорно проглатываю вторую порцию.
— Еще два глотка осталось, — безапелляционно требует Гермиона, — пей, иначе мы отправим тебя в госпиталь!
Наверное, это лекарство ее собственной рецептуры. Я допиваю.
Тепло и силы возвращаются в окоченевшее тело, я начинаю дрожать, и друзья с тревогой всматриваются в мое лицо. Они ни о чем не спрашивают, да и не спросят, но я должен сказать им. Они, должно быть, и впрямь переполошили весь Хогвартс.
— Мы расстались, — говорю я непослушным низким голосом, опустив глаза и желая больше никогда не поднимать их. Сейчас Рон задаст вопрос: «С кем?», а потом посмотрит на меня с отвращением.
Но ничего не происходит — кроме того, что кудрявая голова Гермионы вдруг подныривает под мой локоть, а сама она крепко прижимается ко мне. Я не сразу понимаю, что она обнимает меня — и Рон тоже обхватил мои плечи своими веснушчатыми лапами.
— Мы поняли, Гарри, — говорит он тихо.
Эти слова заставляют меня вскинуть голову:
— Что поняли?
— Гарри, — Уизли ухмыляется, — я всё же не идиот. Не знаю, когда догадалась Гермиона, но я-то давно знаю, что ты гей. Не вижу в этом ничего такого, чего стоило бы стыдиться или так тщательно скрывать от нас. А имя не важно. Не говори нам.
Безумное напряжение последних суток прорывается судорожным вздохом. Я прижимаю к себе Гермиону и благодарно стискиваю шершавую ладонь своего друга. И глаза против воли все-таки становятся влажными.