Наивный. Детство в Малфой-мэноре не выработало у него нужных боевых навыков. Вот пожил бы ты с Дадли, думаю я злорадно, перехватывая тонкое жилистое запястье и с силой заводя его за спину.
Мы стоим так близко друг к другу, что со стороны это выглядит, наверное, как объятие.
— Что, Драко, твое имя тебя оскорбляет? — осведомляюсь я дружелюбно, упирая кончик своей собственной палочки прямо в центр его лба — в точку, где сходятся тонкие высокие брови. И надавливая, так, что Малфой морщится.
— Ты вообще не смеешь обращаться ко мне по имени, грязнокровка! — повышает он голос.
Но я лишь улыбаюсь ему в лицо:
— Тогда уж полукровка, Драко. Не слишком-то ты разбираешься в генеалогии, правда? — с этими словами я чуть больше выкручиваю ему кисть, — и не кидайся оскорблениями. Я тебе не Гермиона — ни в обморок не упаду, ни руку не выпущу. А хочешь, я тебе вообще ее сломаю?
Не знаю, когда мне приходилось бороться с собой сильнее. Искушение еще на градус провернуть это аристократичное запястье сводит с ума.
— Ты… ты даже не поймешь, откуда тебя поразит смерть! — выдыхает Малфой сквозь стиснутые от боли зубы.
— Ударишь в спину, Драко? — я умышленно провоцирую его, — а так шипеть ты у Снейпа научился или, может, у папочки? Он тоже, помнится, говорил с присвистом… Змееуст недоделанный…
Малфой рычит и бешеным рывком высвобождается из моего захвата.
— Не смей говорить о моем отце в прошедшем времени! — орет он. На лбу вздувается вена, и теперь он, кажется, в самом деле готов меня порешить.
— Ну, убей меня в стенах родного факультета, Малфой, — я насмешливо раскидываю руки в стороны, — это сразу ясно покажет всем сочувствующим, на чьей ты стороне!
Он лишь шумно сопит от бессилия. Мы оба знаем, что настоящая дуэль в стенах школы невозможна, а надо мной тяготеет еще и категорический запрет Дамблдора поддаваться на провокации этого белесого выродка. К счастью, Малфой об этом не осведомлен. А может быть, ему запрещено цепляться ко мне — не знаю, директор никогда не говорит обо всем, что делает… особенно за твоей спиной.
Я едва не пропускаю момент, когда Малфой кидается на меня. Все-таки врожденный аристократизм однажды сослужит ему дурную службу. Все его действия — если не считать проклятий, конечно, в них-то он не медлит, — предсказуемы на шаг вперед. Я подставляю ему ножку и ловлю в локтевой захват тонкое вибрирующее горло.
Малфой хрипит, задыхаясь, и пытается лягаться.
— Ага, — киваю я ему, чуть напрягая руку, — попинайся, и я тебе шею сверну.
Теперь я уже не сдерживаюсь и позволяю ненависти прорваться в голос. Наступает тишина, во время которой я перевожу дыхание, а Малфой хватает воздух ртом, как вытащенная на берег рыба.