У меня два вопроса по поводу столь убийственной филиппики. Почему либерализм, столь благородный и возвышенный по окрасу, кажется до отвращения пресным, прохладно-теплым («изблюю его из уст моих!»)? Почему ситуация с ним столь крута, что если не удастся изблевать, то нужна анестезия?
Потому что тошнотворным он кажется с тех полей, на которые не смеет ступить. А испепелить его хочется, когда он со своим прохладно-теплым градусником на эти раскаленные поля лезет.
И при этом хочет остаться либеральным! Хотя, по мнению Гандлевского, «не имеет ни цвета, ни вкуса, ни запаха».
Либерализм на вкус, на цвет, на слух и на запах
Я хочу продолжить филологические изыскания, но не раскапывая корни, а ища семантические связи. Вот синонимы: демократия, политкорректность, толерантность. Кинем блесну с того берега: получим терпимость, воспитанность, а по существу — кучу кратий и архий. ноне либерализм.
А антонимы у него какие? Мракобесие, отсталость, цинизм. А если построже, то: реакционность, деспотизм, тоталитаризм, консерватизм. Пробуем обратный ход: от мракобесия — к просвещенности, от отсталости — к прогрессивности, от цинизма — к мечтательности, романтичности, идеальности. То есть, обратные лучи рассеиваются в семантическом пространстве, никак не желая скрещиваться на либерализме.
Правильно заметил Анатолий Вишневский:
«Глубокая мысль — это такая мысль, противоположная которой — тоже глубокая».
Но если противоположная разбегается по разным поверхностям. Впрочем, нет. Имеется антоним либерализма, внятно и соразмерно ему противостоящий: это — антилиберализм.
Решили задачку! Змея кусает свой хвост! Либерализм смотрится в кривое зеркало, чтобы хоть как-то ощутить себя самим собой.
В сущности, это и Наталья Иванова признает:
«Антилиберальный проект, в отличие от размытого, до конца не отрефлектированного либерализма, существует в формах массовой культуры и пользуется массовым спросом».
В этом справедливом утверждении мне хочется откомментировать одно слово: «проект». Поскольку ни идеи, ни идеологии, ни системы фундаментальных ценностей в либерализме ухватить не удается, — чуткие литераторы начинают сдвигать туда-сюда слово. «Лучше говорить о дискурсе» (Алла Латынина). «Давайте говорить о формате: формат — это, коротко говоря, поэтика текста, определяемая его прагматикой» (Глеб Морев). Ах, значит, «дело в техниках работы на публику! (догадывается Борис Дубин). Пиар, промоушн, брендинг.»
Чемпионом все-таки остается «проект». Акунинские книги — проект. Но это не литература! А мы и не говорим, что литература. Мы говорим: проект. Что ж, в этом есть фатальная логика. «Что-то слышится родное» (дразнит собеседников Александр Мелихов). Либерал «воспринимается как космополит, эгоист, гедонист и попуститель». А консерватор? «Этатист, ура-патриот и неосоветский реваншист». А может, это просто шпана? Обычная уличная шпана? Именно! — подхватывает Мелихов. — «Благодушной картины мира и не может простить либералу человек озлобленный». Марк Липовецкий отвечает с запредельной невозмутимостью: «Это не что иное, как описанная Лотманом и Успенским бинарная логика русской культурной динамики». — Маятник!! - «А вы что, хотите жить, как в Европе?» — Сейчас Мария Ремизова ему врежет: «А плевка в лицо коллективному избирателю прямо с телеэкрана не хотите?»