Соколов вспомнил вазу, увезенную Прохоровым для исследования, и спросил:
— Покажите, на каком именно месте она стояла?
Гурова сняла с верхней полки несколько бокалов и указала на угол:
— Вот здесь.
— Облигации вы сами видели?
— Да.
— Когда? При каких обстоятельствах?
Гурова неожиданно смутилась.
— На той неделе… Я помогала ставить на стол посуду к чаю… и увидела в вазе пачку облигаций.
Непонятное смущение невестки Бондаревой удивило Соколова. Чувство доверия к ней, появившееся с первых слов допроса, не мирилось с ощущением, что она недоговаривает и что-то скрывает.
— Хорошо, Галина Яковлевна, — сказал Соколов. — Пока нам от вас больше ничего не нужно. Но возможно, что мы вас опять побеспокоим.
— Пожалуйста…
Она могла уже уйти, но не уходила.
— Скажите… Екатерину Петровну уже похоронили?
— Нет еще. О дне похорон вы можете узнать в поликлинике, где она работала. Справьтесь по телефону.
— Да. Конечно. Я позвоню.
Не оглядываясь, Гурова выбежала из квартиры.
Соколов постоял у окна, глядя на удалявшуюся женщину, и подошел к буфету. Он осмотрел бокалы, которые только что передвигала Галина Яковлевна. Один из них хорошо сохранил отпечатки ее пальцев. Соколов завернул бокал в мягкую бумагу и сунул его в карман.
1
Глеб Сурин долго не мог простить себе нерешительности, проявленной в тот памятный час, когда в райкоме партии решалась его послевоенная судьба. Если бы он выдержал тогда атаку инструктора и твердо заявил бы, что в милицию работать не пойдет, все было бы иначе.
В боевой характеристике старшего сержанта Сурина были отмечены проверенные во многих сражениях качества отличного разведчика, бесстрашие, выносливость, уменье ориентироваться в самой сложной обстановке. Таким он был на войне. Быть другим он тогда не мог и не хотел.
Но почему сейчас, после войны, когда миллионы солдат получили возможность вернуться к мирной работе, ему — Глебу Сурину нужно оставаться разведчиком? Почему именно он должен снова ходить с пистолетом за поясом?
Прошло несколько лет. В глубине души Сурин не только давно примирился со своей беспокойной службой, но даже гордился ею. Порой он испытывал чувство превосходства над своими соседями и знакомыми, занятыми обычным спокойным трудом. Это было чувство бойца, живущего на переднем крае фронта и грудью своей прикрывающего тыл. Старые риторические вопросы «зачем?» и «почему?» возникали у него только в минуты больших огорчений, которые приносила иногда служба в уголовном розыске.
В годы войны Сурин всегда знал, кто его враг и где он находится. Враг был человеком другого мира. Он сидел за проволочными заграждениями, прятался в «лисьих норах», укрывался под накатами дзотов. Ни с кем его невозможно было спутать.