Наташа с изумлением увидела, что этот странный работник милиции снова стал веселым, улыбающимся, таким же приятным, каким был вначале.
— Вот что, Наталочка-полтавочка, я хотел бы, чтобы вы меня познакомили со своими подругами.
— Со всеми?
— Вы расскажите о всех, а я выберу одну.
— Жениться хотите?
Филиппов рассмеялся.
— Там видно будет. Вы мне скажите, как зовут девушку, которая говорит «вдрух», «хород», — вместо «ге» у нее получается «хе».
Наташа всплеснула руками.
— Ой верно! Только сейчас заметила, что она так говорит.
— Кто?
— Марго.
— Кто она?
Наташа почувствовала уже знакомый холодок в голосе Филиппова и заторопилась.
— Это подруга была у меня. Не подруга собственно, а так…
— Как ее фамилия? Где живет? Где работает?
— Фамилии не знаю. Она где-то здесь на Выборгской живет, у родственников. Я у ней ни разу не была. И где работает не знаю.
— У вас она часто бывала?
— Не так часто, но заходила.
— Когда она в последний раз была?
— Дня три назад. Мы поссорились в тот день и больше она не заходила.
— Почему поссорились?
Наташа замялась.
— Так, ничего особенного.
— Наташа!!
— Она мне предложила, чтобы я… одеколон с фабрики вынесла. А она продаст — у нее парикмахер знакомый. Я стала ее стыдить, ну и… поругались.
— Где вы с ней познакомились?
— На танцах. В Мраморном зале.
— Часто она там бывает.
— Всегда.
— Знаете что, Наташа? Мне пришла в голову замечательная идея. Поедем сейчас танцевать. Там ведь до трех эта шарманка работает?
Наташа замахала руками.
— Да что вы! Ведь я прямо с фабрики.
— И я от станка. Мы не надолго. Сейчас вызову машину и слетаем. Два тура пройдемся и обратно.
Филиппов вскочил, сбегал в переднюю за пальто, и Наташа не успела опомниться, как они уже были на улице.
1
Несколько раз за время расследования убийства на Мойке то у Соколова, то у Сурина и Филиппова возникало чувство уверенности в близком успехе. Но только теперь это чувство проявилось у всех троих. С каждым часом оно становилось прочнее.
Вначале, когда Сурин узнал о неожиданном приходе Гуровой и о появлении серег с рубинами, он вскочил и перебил Соколова.
— Я же говорил, что ее давно следовало посадить!
Соколов переждал вспышку возмущения и спросил:
— Можно продолжать, Глеб Максимович? Так вот, положила она серьги и говорит: «Спасите меня!». Зубов успокаивает ее и просит рассказать, что случилось. Начала она со свекрови. В тот вечер, когда произошло ее примирение с Бондаревой, старушка так растрогалась, что подарила ей эти серьги. «Я их получила от своего отца и мечтала передать своей дочери. Но дочери у меня нет. Ты — моя дочь. Возьми и помни, что у тебя есть мать».