— Вызывал, товарищ старший лейтенант, вызывал! — Подавшись ко мне из-за стола, он продолжил злым голосом, пытаясь при этом оставаться спокойным. От чего эффект появлялся обратный — я аж прибздехнул чуть-чуть. Вины своей не знал, но не по себе стало! — Товарищ старший лейтенант государственной безопасности! Скажите мне, пожалуйста, вы идиот? Или удачно притворяетесь?! — Мартынов, перестав сдерживаться, перешел на крик: — Ты совсем о…л, Андрей? Ты думаешь, что творишь, б…ь такая?! Сколько тебе говорили следить за языком?!!
— Товарищ майор! Что случилось-то? — Я ни черта не понимающими глазами смотрел на Мартынова.
— Я тебе сейчас объясню! А потом товарищ нарком добавит объяснений! — Мартынов резко выдохнул и, уже более спокойно, продолжил, бросив на стол какой-то листок: — Садись и читай!
Усевшись, я приступил к чтению. Бумагой оказался рапорт одного из партийных работников, с которыми я пересекался при выполнении последней операции. Согласно рапорту, я представлял собой ярого антисоветчика, шпиона сразу нескольких государств и извращенца, непонятно как оказавшегося в органах. Подтверждал он эти выводы некоторыми моими выражениями и шуточками. Согласно его выводам, основанным на моих выражениях, я очень разносторонняя натура: педераст (выражение — между нами, девочками, говоря), английский шпион (поговорка про лорда, хозяина своего слова: захотел — дал слово, захотел — забрал обратно), японский шпион и клеветник (за шутку о дорогах на псевдояпонском языке — то ям то канав, и выражал недовольство действиями товарища Сталина) и много, много чего еще. Если честно, то мне стало смешно. Я еле сдержался, чтобы не заржать. Поднял глаза на Мартынова, и смех куда-то убежал, скуля и поджимая хвост. Лицо Александра Николаевича выражало что угодно, но только не добродушие и понимание моему веселью.
— Ясно. Ты так ничего и не понял. — К моему удивлению, командир не кричал, а говорил спокойно и устало. — Ладно. Пойдем к Лаврентию Павловичу. Он тебя ждет. Может, хотя бы он сможет починить твою голову? Какой же ты балбес, Стасов!
Через десять минут мы заходили в кабинет Лаврентия Павловича, в приемной которого я с холодком в спине увидел трех сержантов, знакомых мне по подвалу. Не по себе мне стало от их внимательных взглядов на меня. Тьфу, тьфу, тьфу! Надеюсь, не за мной! Берия нас встретил… матами. К счастью, материл он не нас, а какого-то Целинского, обещая сделать с ним такое, до чего наши родные зэки фиг бы додумались! Махнув, чтобы мы садились, Лаврентий Павлович, пообещав, что «если завтра, в 10 часов, неведомый Целинский не закончит объект, то будет полировать своей тощей жопой зимники Колымы», положил трубку. Потерев руки и блеснув знаменитым пенсне, он посмотрел на меня и, обращаясь к Мартынову, сказал: