Вернувшись в управление, я вновь засел за бумаги. Снова отчеты, доносы, рапорта… надоели до невозможности! Столько мерзости приходится пропустить через себя, что физически противно становится! А потом их дети и внуки, да и сами эти люди будут рассказывать о преступлениях Сталина и «кровавой гебни». М-да. Люди, люди… Что же вы творите? Сам не заметил, как распсиховался от своих рассуждений! Закурив, я со злостью уставился на папку с бумагами. Как же вы меня достали, соотечественники! Война идет, а вы все пишете и пишете всякую хрень! Особенно старается «интеллигенция». Что зависть и серость делает с людьми? Как можно, обвинив человека во всех смертных грехах, улыбаться и пожимать руку при встрече? В голове не укладывается! Ведь такой писаниной они человека на смерть отправляют! Не всегда, конечно, но очень часто. Окончательно распсиховавшись, я достал фляжку и хлебнул коньяка. Вспомнилось, как иногда спорили на форумах об этих годах, о нынешних людях и власти в целом. Каким все было ясным тогда! И какими мы все были балбесами! Только теперь, увидев изнутри часть мутного потока, вливаемого в НКВД советскими гражданами, я начал понимать — как мало мы знали об этом времени, о реальном положении вещей! Вот только не понимаю, как это можно прекратить? Чтобы люди писали только тогда, когда узнавали о реальных врагах страны, а не сводили какие-то счеты с помощью органов? Да ну все это к чертовой матери! Все равно ничего путного в голову не придет. И работать не могу, устал я от всего этого, что ли?
Вспомнился встреченный прадед. Так ничего и не знаю о его судьбе. Просил еще Транеева разыскать его, тот передал мою просьбу руководству, но до сих пор никаких серьезных результатов не было. Единственное, что мне сообщили о прадеде, была информация о том, что мой прадед оставался в заслоне, прикрывая наш отход по болотам. Но надежда на лучшее остается, всякое бывает. А остальных моих предков мягко охраняют — мало ли?
Пока размышлял обо всем этом, время подошло к обеду. Уже привычно убрав бумаги в сейф, я замкнул кабинет и услышал телефонный звонок. Чертыхнувшись, вернулся назад и поднял трубку.
— Срочно ко мне! — И гудки. Мартынов, и, похоже, не в духе. Быстро дойдя до «начальственных апартаментов», постучался и после получения разрешения вошел. Раз шеф не в духе, изобразим службиста. Может, не будет сильно наезжать, тем более что вроде и не за что?
— Вызывали, товарищ майор? — Я «ел глазами» начальника, отмечая для себя, что Мартынов не просто зол. Он с трудом контролирует себя.