И вдруг откуда ни возьмись – женщина, да ещё какая! Волосы русые, на пробор зачесаны и сзади в узел собраны, глаза голубые, кожа светлая, но не такая мертвенно-белая, как у него, а живая. Голубое платье на ней. Лет ей, наверное, двадцать – так мне показалось, а Пендрейку – пятьдесят, вот я и решил, что это, видать, дочка его.
Стоит, значит, она – улыбается мне, обнажая мелковатые зубы. Смотрит-то она на меня, а обращается к Пендрейку:
– Да он, наверное, ни разу в жизни не видел гостиной.
А голос у неё нежный, бархатный…
– Присядь, пожалуйста, Джек. Вот здесь, – красавица указывает мне на маленький диванчик, обитый изумрудным плюшем.- Это кресло называется «гнездышко голубков».
Пендрейк в этот момент как-то глухо зарычал – не в ярости, а в каком-то оцепенении.
Я отвечаю:
– Спасибо, мэм, я постою.
И тут она спрашивает, не хочу ли я выпить молока с пирогом…
Вот уж чего-чего, а молока-то я явно не хотел, потому как ежели я когда и любил его, так с тех пор слишком много воды утекло. Но я рассудил, что лучше этой девчонке не перечить, потому как нужно же иметь хоть какого-нибудь друга, и потому пошёл за ней на кухню, чтоб хоть до поры до времени ускользнуть от Пендрейка, который убрался в соседнюю комнату. В этой комнате он обычно писал свои проповеди и потом читал их вслух -и тогда по всему дому дрожали стены, перила лестниц и звенели стекла в шкафах.
В кухне я обнаружил ещё одну особу, которая сразу отнеслась ко мне по-дружески. У неё, правда, и выбора особого не было, потому как она была цветная. Хоть ей и дали вольную, она носа слишком не задирала по этому поводу, потому как по законам штата Миссури в те времена можно было держать рабов. Да и вообще, мне кажется, что ежели кто побывал рабом – он внутренне всегда готов опять в раба превратиться… Честно говоря, эта её неиссякаемая доброта – даже если почти искренней была – меня немного раздражала. Подозреваю, что её пра-прадед, который жил в Африке и носил копьё, пришёлся бы мне больше по душе. Особа эта была кухаркой, звали её Люси. У неё был муж – такой же вольноотпущенный, как она; он работал здесь же – дворником, садовником, стриг траву и всё такое, и звали его Лавендер. Жили они в маленькой хибарке за конюшней, и иногда ночью слышно было, как они там ругаются.
Белая женщина, которую я принял за дочь Пендрейка, оказалась его женой. Она была лет на пять старше, чем мне поначалу показалось, а он – немного моложе. Но всё равно, разница в возрасте была солидная, и, помню, я в первый же день подумал – и что она в нем нашла? Должен вам сказать, что я этого так и не выяснил. Не иначе как родители их поженили, потому что её папаша был судьей, а судье – сами понимаете – не всякий в зятья годится, а проповедник – в самый раз.