На следующий день мы добрались до Весенней Реки и, продвигаясь вдоль нее, нашли место сбора племени; туда все ещё приходили уцелевшие, вроде нас. Как я и ожидал, пару раз мне пришлось столкнуться с молодыми Собаками, но моя женщина отогнала их от меня, как и обещала, – у неё был острый язык и непреклонная целеустремленность.
Старая Шкура обзавелся новым типи с тех пор, как я видел его в последний раз, но я узнал его щит, висящий перед входом.
– Подожди здесь, женщина,- сказал я; она сделала, что ей было сказано, а я вошёл внутрь.
– Дедушка, – сказал я.
– Сынок, – приветствовал он меня, как будто мы расстались две минуты назад. – Ты голоден?
Такого уравновешенного темперамента я не встречал ни у одного человека!
Когда я рассмотрел его, мне показалось, что он ничуть не изменился, вот только глаза у него оставались закрыты. Я подумал, что он погружен в свои видения, и, будьте уверены, он тут же принялся живописать словами всю картину происшествий в сухом русле.
– Я видел, что ты возвращаешься к нам, – говорил он. – Ты ничем не мог помочь Тени-Что-Он-Заметил. Он знал, что умрет в этот день, так он мне и сказал. Наша магия оказалась слабой против этих стреляющих много раз винтовок. Наверно, мы не должны были снова идти к железной тропе, но молодые воины хотели разрушить ещё один огненный фургон, если удастся поймать его. Мне рассказывали, что очень интересно видеть, как эта большая штука едет, фыркая и выбрасывая струи искр, как будто хочет сожрать весь мир, а потом натыкается на тропу, которую мы загнули к небу, и переворачивается на спину, всё ещё испуская пар и рёв, и умирает с большим шипением.
Я сел рядом с ним, и мы закурили, само собой. Заметив, что в течение всей процедуры он так и не открыл глаз, я наконец решил, что он ослеп, и спросил – возможно, проявив тем самым дурные манеры.
– Это правда, что я слепой, – признал он, – хотя винтовочная пуля не попала мне в глаза, она прошла через шею сзади и перерезала тропу, по которой увиденное попадает в сердце. Смотри, – сказал он, приподняв веки,- мои глаза все ещё видят, но оставляют все увиденное внутри себя, и оно теряется без пользы, потому что не доходит до сердца.
Глаза и вправду были яркие и блестящие. Я думаю, у него был перерезан или как-то иначе поврежден нерв.
– Где это случилось, дедушка? – я передал ему обратно длинную трубку.
Его как будто смутил этот вопрос, потому что дым надолго задержался у него в груди, прежде чем наконец повалил из носа и рта.
– На Санд-Крик, – сказал он в конце концов.
– О Господи! – простонал я.