Я упоминул об этом эпизоде, потому что он показывает, как в одно мгновение могут перевернуться чувства человека, когда он вспоминает о собственном горе. Только что он потряс меня рассказом про Санд-Крик, а в следующую минуту я был готов убить его…
Ну, Старая Шкура распознал мое состояние, даром что слепой был.
– Есть ли у тебя,- спрашивает он,- большое горе, или это просто на душе горько?
Тогда я рассказал ему все, только он никогда не слышал о схватке, в которой были захвачены Олга и Гэс. Врать он не умел. Я уже говорил, что это поразительно, как индейцы узнают о событиях, происходящих где-то далеко от них, но, тем не менее, бывают вещи, о которых они ничего не слышали. В те времена пленение белой женщины с ребёнкком было делом обыденным. И Шайены из одной общины могли ничего не знать о пленниках, захваченных другой общиной, если не стояли лагерем вместе.
Ну, Старая Шкура и говорит;
– Наши молодые люди в эти дни злы. Много раз бывало, что им не хватало терпения дождаться выкупа или обмена пленников, они теряли разум от бешенства и уничтожали пленных… Но скажи, не голос ли Солнечного Света слышал я недавно у моего типи? Она вдова Маленького Щита, который был убит две луны назад, но теперь она будет твоей новой женой и даст тебе нового сына, так что у тебя будет снова то, что ты имел раньше, и даже лучше, потому что, конечно же, женщина из племени Настоящих Людей куда лучше, чем любая другая. Он вовсе не был бессердечным, просто выбрал самую лучшую возможность, как приходится делать индейцу в той жизни, какой он живет. У него у самого две жены были зверски уничтожены, и он оплакивал их положенное время, а потом нашёл замену обеим. Его новые жёны то входили в типи, то выходили, пока мы разговаривали – молодые женщины, и тоже сёстры, и, наверное, лет на пятьдесят моложе вождя, но, клянусь Господом, мне показалось, что обе беременны.
– Ладно,- сказал я.- Но вот что и тебе скажу: если я снова найду мою первую жену и сына, то я отберу их у любого мужчины, который их сейчас у себя держит. А если их убили, то я убью того, кто это сделал.
– Конечно,- сказал Старая Шкура, потому что для индейца нет ничего понятнее, чем месть, и он бы презирал меня, если бы я не хотел отомстить.
Худшего времени, чтоб поселиться с Шайенами, было не сыскать. Их преследовали по всей границе, а они, стоило только оторваться от преследователей, тут же совершали какой-то новый акт насилия против белых. Так что я, присоединившись к ним, превращался в ренегата и должен был опасаться своей собственной расы. С другой стороны, и сами Шайены представляли для меня постоянную угрозу, потому что для многих из них один вид белого лица уже был поводом для нанесения увечий. Я полагаю, единственное, что спасло меня, это что община Старой Шкуры держалась вдали от главных сил Вождя Индюшачьей Ноги, который командовал сражениями у железной дороги, так что я почти все время находился в клане, где меня вырастили и где легенда о Маленьком Большом Человеке все ещё что-то значила. Моя женщина Солнечный Свет была для меня хорошей защитой, и, конечно, Старая Шкура. Но были здесь воины, выросшие с тех пор, как я покинул племя, вроде молодого Разрезанного Живота, который однажды совершил налёт на почтовую станцию, вернулся с кувшином виски и говорит мне: